Когда Алиса упала

Кэти дергает бровями и ставит стакан на стол, щелкает замочком саквояжа.

– Я привезла одежду. Теперь тебе и правда нужна новая одежда, Мэрион. Можешь шаль накинуть поверх сорочки. Но одеться нужно.

Она выкладывает панталоны, нижнюю юбку, коричневую саржевую юбку.

– Покрасим ее при возможности, но пока придется так обойтись. Встать можешь?

Я встаю, опираясь здоровой рукой на матрас, Ада поддерживает меня под руку. Я слишком сильно наклоняюсь вперед и пытаюсь вцепиться пальцами босых ног в лоскутный коврик, чтобы не упасть.

– Со мной все в порядке.

Кэти суетится: развязывает перевязь, расстегивает пуговицы на воротнике ночной сорочки, встряхивает панталоны в воздухе, будто сняла их с веревки.

– А больше никого не было? Когда ось лопнула, хочу сказать. Кто-то еще пострадал?

Она натягивает на меня панталоны, застегивает их на талии.

– И как ее зовут?

– Кого?

– Надевай, – велит она, показывая на нижнюю юбку. – Твою подругу. Вы же ужинали вместе, помнишь?

Ада умоляюще смотрит на меня и торопливо продевает мою руку через перевязь.

– Я тебя приглашу как-нибудь в другой раз, – говорит она. – С рассказом для девочек.

– Нам нужно связаться с твоей подругой. Оповестить ее. И твоих спасателей. Думаю, следует написать благодарственную записку, – говорит Кэти, втыкая в прическу шляпную булавку, и чмокает Аду в щеку. – Лайонел обсудит с Томасом возмещение убытков.

* * *

Свет на улице ослепительно яркий. Коляска открытая, холщовая крыша сложена, и солнце так и бьет по моей коже. Ада ничего не говорит, когда мы отъезжаем, просто неподвижно стоит у железной калитки. Окна дома тоже слепят, отражая солнечный свет. Я жмурюсь. У меня кружится голова, тошнит – от покачивания коляски, от молчания Кэти.

Хлыст она держит вертикально. И спина у Кэти такая же прямая. Она едет в объезд города, и я благодарна за передышку от солнца – дорога идет меж высоких деревьев, и свет тут узорчатый.

Я не могу остановить образы, которые проносятся в моем мозгу. Этот ужасный ящик. Ванны со льдом и белые, белые стены. Накрахмаленные юбки мисс Клаф. Эхо голоса миссис Брайтон в лестничном пролете. Мои руки, мои пальцы немеют. Зубы стучат. Я дрожу – эта ледяная вода течет сейчас по моей спине. Но я знаю, что это просто шок.

Кэти взмахивает вожжами, когда мы поворачиваем к Тюри.

– Ты так же не умеешь врать, как и твой брат.

– Я была в лечебнице, – говорю я.

– Да. Да, Ада мне рассказала.

– Блокноты Алисы у Лайонела.

– Правда? – Она качает головой. Мимолетно улыбается и внезапно треплет меня по ноге: – По-моему, только ты и знала, как заботиться об Алисе.

– Я встретилась со смотрительницей. Последней… – Сглатываю рыдание и прикрываю рот. – Ее убили, Кэти. Кто-то открыл дверь, и вытащил ее на крышу, и столкнул вниз.

Она вздергивает подбородок.

– Мисс Клаф…

– Мисс Клаф?

– Мне нужно встретиться с констеблем. Я хочу дополнить заявление.

– Какое заявление?

– Я тебе говорила.

Она резко натягивает вожжи и останавливает коляску на обочине. Но колеса все еще крутятся и давят цикад и опавшие листья.

– Какое заявление?

– Я написала официальное заявление. На доктора Мэйхью.

– В чем ты его обвиняешь?

– В преступной халатности. А теперь хочу обвинить в убийстве.

– О, Мэрион. Что ты наделала.

– Нужно было сразу же написать заявление. В первый же день, как я хотела… Но теперь появились свидетели. Люди, которые все это видели…

– Что все? Что они видели? – Кэти резко разворачивается ко мне: – Что ты затеяла?

– Я не… Ты была там. В прошлом месяце. Как и Ада. Она мне сказала.

– Не было меня там. – Кэти снова взмахивает вожжами. Лицо у нее покрывается пятнами. На скулах играют желваки. – Ада все перепутала.

– Кэти.

– Меня там не было. Не могла она меня там видеть.

Глава 23

Ноги меня не держат. Я падаю на постель и слушаю шаги Кэти наверху: приглушенные ковровой дорожкой – в коридоре, стаккато – на деревянном полу. Голос Лайонела. Голос Тоби. Бренчание посуды на кухне. Кажется, несколько часов ко мне в комнату никто не заходил.

– Пей.

Кэти наконец-то возвращается. Протягивает мне ложку. В чашке какая-то жидкость. Вот так и я сидела когда-то на краю солдатской койки.

– Пей, – повторяет она.

Я отворачиваюсь: у жидкости резкий запах. Она пальцем наклоняет мой подбородок, и лекарство, словно бархат, скользит по языку. Теплые пальцы Кэти гладят по моему горлу, чтобы я проглотила жидкость. Сплошная горечь, я провожу языком по небу, пытаясь избавиться от нее.

Кэти ждет.

Лекарство уже делает свое дело: губы меня не слушаются, они онемели, распухли. Я хочу знать, что она мне дала. Но не могу спросить.

Кэти отводит волосы с моего лица и говорит:

– Отпусти свою сестру.

– Не могу.

Я откидываюсь на подушку. Веки такие тяжелые, что я не в силах поднять их. Кэти кладет руку мне на запястье, на краешек перевязи, так что ее большой палец касается голой кожи. Склоняется надо мной:

– Никаких заявлений, – говорит Кэти и стискивает мое запястье так, что боль лучами летит к плечу. – Я не позволю тебе погубить нашу семью.

Она с силой скручивает мне кожу, и перед глазами у меня вспыхивают искры.