Тогда много писали, что Лиля Брик покончила с собой из-за безответной любви к Сергею Параджанову. Обсуждение нами этой темы коснулось разницы в возрасте, когда женщина старше. Катя рассказала, что читала о любовном романе Жорж Санд с молоденьким юношей, когда Санд было восемьдесят два года. Катя считала, что это большое везение — так закончить жизнь, испытав напоследок сильное чувство. «И может быть, на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной…» Блеснула и ей, хотя её закат был преждевременным. Это и непростые отношения с Вайнером, которого она любила, и встреча с М., взволновавшая обоих. «Я должна быть влюблена, чтобы писать песни», — признавалась Катя сестре. «Всё-таки мне необходимо это мужское внимание», — сказала она мне, когда написала свою последнюю песню. По её выражению, М. «слушал песню 24 часа в сутки», сделав для себя кассету с многократно повторяющейся песней, чтобы не перематывать плёнку. Катя оставила мне его телефон и сказала, что ему можно и нужно звонить не стесняясь и напоминать, пока он не пришлёт запись. И я звонила. Из разговоров с ним я поняла, что можно было ещё что-то сделать для Кати в Америке, он разговаривал с врачами, пытался договориться об экспериментальном лечении. Сказал, что время было упущено в самом начале, потому что такая опухоль увеличивается в размерах вдвое каждые 120 дней, а лечить Катю начали только в июле-августе, хотя уже в начале мая было констатировано увеличение лимфоузлов. В то же время он говорил о Катином состоянии как о безнадёжном, что меня неприятно резануло. На самом же деле он профессионально-трезво оценивал ситуацию, а я не хотела допускать даже мысли о смерти Кати. Я изо всех сил старалась верить в чудесное исцеление.
В феврале 1999 года я приезжала в Коламбус в командировку и встретилась с М. в гостях у Тани Зуншайн. Мы вышли с ним вместе и немного поговорили, прежде чем разъехаться. Кое-что по следам разговора я записала. М. был любителем и знатоком поэзии, сам писал стихи. Он восхищался тем, как сделаны первые две строчки Катиной последней песни. И правда, это не просто высший пилотаж, а гениальное прозрение, у меня об этом подробно написано в статье «Не поставив последнюю точку». М. рассказал, что толчком к написанию песни послужила вечерняя прогулка у дома Тани Зуншайн, когда он взял Катю на руки. На следующий день, сидя в офисе, он вдруг подумал: «Вот я сижу здесь, а там Катя — чего я время теряю?» Поехал за ней и повёз за город. Был тёплый, тихий день. А назавтра (или через день) она спела ему песню.
М. сказал, что его любимая строчка у Кати — «ночь у бойлерной стоит золотая иномарка» из песенки о московской жене. Передал слова Бродского о ней: «Хорошая девочка». Говорил, что много мог бы рассказать о Кате её друг по Литинституту Петя. Назвал Катю «приблатнённой», что я слышала раньше и от Сони Лубенской. И тогда, и теперь меня это покоробило, но ведь Катя сама говорила об этом в интервью Руденко: «Всегда завидовала мужикам — им можно многое, что не позволено нам. Часто тянет написать что-нибудь приблатнённое, даже с матерщиной. Удерживаюсь — понимаю, что не имею права. Хотя несколько “хулиганских” песенок всё же исполняю». А Станислав Куняев писал о молодом Высоцком: «Эта лихость молодого юноши послевоенной эпохи, к которой и я отношусь, мне близка. Все мы были немножко приблатнёнными, слегка оппозиционеры по пониманию свободы». М. сказал, что вообще-то он против культуртрегерства, но мою деятельность по продвижению Катиного творчества принял благосклонно.
Из Катиной рабочей тетради: «Я умираю без песен, любви и чудес». Она знала, на что шла, и была готова к этому: «Мне же море по колено, и любви я знаю цену, а придут счета, ну что же, расплачусь по всем счетам…»
После Кати. Книга, диски, статьи, передачи…
После смерти Кати сразу встал вопрос об издании книги её стихов. Прижизненных сборников у неё не было. Тому много причин, но думаю, свет проливает и такой диалог Соломона Волкова с Иосифом Бродским:
— Иосиф, … с одной стороны, вы настаиваете на том, что существование важнее творчества. С другой же утверждаете, что когда вам не пишется, то и жить не хочется.
— Это и есть существование. А составление книг — это и не существование, и не творчество.