Когда я уйду

— Эй, сынок, попробуешь? — Отец протянул ему нож и кивнул на развешенные на крючках рыбины. — Пора учиться.

Впервые отец обращался к Люку в таком духе — голосом, исполненным доверия и гордости. Как ему хотелось оправдать доверие — умело вспороть рыбье брюхо, не дрогнув, выпустить кишки… Липкий нож оказался тяжелее, чем он думал.

— Так, давай сперва выберем рыбу. Вот этот маленький лосось подойдет.

Уолтер отцепил серебристо-серую рыбину и швырнул ее в раковину. Черный рыбий глаз обвинительно уставился на Люка. Тот сглотнул подступивший к горлу кислый ком. Отец отхлебнул пива и запустил палец рыбе под жабры. На вид они напоминали крупную наждачную бумагу.

— А, черт! — Отец хлопнул ладонью о край раковины. Люк инстинктивно поднял руки, защищаясь, но тот не обратил внимания. — Гленн из нее кровь не выпустил. Вот так испортил бы хорошую рыбу…

Люк заметил, что жабры подрагивали, будто рыба все еще пыталась дышать. Она умирала у него на глазах. Если б не было очевидно, что она вот-вот испустит дух, Люк, наверное, кинул бы ее обратно в воду.

— Ладно, возьмем ее себе, — проворчал отец. — Твоей маме все равно, если на вкус будет чуть-чуть не такая. Тем более если ты сам ее почистишь. Она ведь считает, что ты срёшь радугой… Так, бери нож и режь вот тут. — Он прочертил грязным ногтем линию от жабр до челюстей. — Давай, раз — и всё.

Люк сжал рукоятку, скользившую в мокрой от пота ладони. Он собирался сделать все, как говорил отец, но к горлу подступила тошнота.

— Ну, что мнешься? Скорее.

Отец глянул на две оставшиеся на крючках рыбьи туши и стремительно пустевший причал. Остальные рыбаки расправились с уловом полчаса назад. Теперь надо спрятать добычу в холодильник, иначе пропадет.

— Люк, что ты как баба? Режь уже!

Это и в самом деле было несложно. Чуть нажать — и готово. Рыба мертва, отец горд, Люк свободен. Но он не мог пошевелиться.

Банка с пивом выскользнула из рук отца, и на полу растеклась золотистая лужица.

— Тьфу ты!

Он отобрал у сына нож, воткнул его в рыбью шею и сделал надрез. Из него полилась кровь.

— Что, так трудно было?

Несколько туристов, проходивших мимо, повернули головы. Отец не заметил. Он подошел к Люку, все еще сжимая в руке нож.

— Приставил, воткнул, надрезал!..

Люк охнул, когда острое лезвие коснулось кожи, по шее потекла горячая струйка крови. Из глаз брызнули слезы. Отец грубо оттолкнул его, так что мальчик упал.

— Мамаша тебя в девку превратила… Вали отсюда!

— Уолт, ты что творишь? — раздался крик под сводом павильона. Алекс Керкс, владелец «Керкс чартерс», опустился перед Люком на колени. — Эй, ты как?

— Нормально, — прошептал мальчик, зажимая шею, чтобы не видно было крови. — Споткнулся о ведро.

Люк указал на черное ведро, которое стояло слишком далеко, и вытер лицо футболкой. Алекс ощупывал его взглядом, будто спрашивал, точно ли все в порядке, зачем сын выгораживает отца и что вообще произошло.

— Беги домой, залепишь порез пластырем.

Алекс мягко похлопал его по плечу. Люк проглотил комок в горле. Дом — последнее место, куда ему стоит идти. Отец его живо найдет и станет орать.

— С рыбой я твоему отцу сам помогу.

Люк пробубнил:

— Да, сэр.

Он бросился бежать мимо торгово-промышленной палаты, мимо агентства недвижимости, принадлежавшего отцу Энди, мимо магазина игрушек, кафе-мороженого и почты, свернул на Лоуэлл-стрит. Из пореза горячей струйкой лилась кровь.

Люк бежал и бежал, пока трава под ногами не сменилась песком. У бетонных дамб, окружавших реку Пентуотер, ноги отяжелели. Под пляжными зонтиками сидело несколько семей. Малыш в раздувшемся подгузнике упорно закапывал в песок отцовские ступни. Тот шевелил пальцами, и все начиналось сначала. Люк ускорил шаг, спасаясь то ли от радостного детского смеха, то ли от ожидания, что хохот прервет гневный окрик отца.

В полумиле от пляжа стоял заброшенный дом. Лестница к нему была длиннющей — две сотни ярдов. Люк вскарабкивался на крыльцо и смотрел на кривую полосу пляжа, на птиц, добывающих обед, на лодки, подскакивающие на волнах. Бессчетное множество раз он смотрел на закат, сидя на этих ступеньках. Подальше от криков отца и материнских слез. А когда темнело, шел домой. Но в ту ночь Люк остался. Солнце погасло, мир стал холоден и темен, он свернулся клубком…

Его разбудили свет фонаря и голос полицейского Грэнсона, возвестивший в рацию:

— Нашел!

Похоже, весь город стоял на ушах. Алекс уволил отца и, позвонив в полицию, рассказал о происшествии в павильоне. Люка отвезли в больницу в Лудингтон, где наложили два шва. В коридоре больницы его ждала мать. Следующие два года каждый месяц к ним наведывался соцработник. Отец больше никогда не смел поднять на него руку.

* * *

— Это здесь? — Энни прервала молчание, указав на серый одноэтажный дом по левой стороне Винтер-лейн.