Когда я уйду

Люк не особо любил Пентуотер. Он прожил там с родителями четырнадцать лет и мог с закрытыми глазами выехать на лучшие велосипедные дорожки и назвать дни недели, когда миссис Стерлинг отсутствовала дома — было удобно срезать путь в школу через ее двор. Однако вместе с этими воспоминаниями оживали и другие: страх при звуке тяжелых шагов и звона бутылок, маленькая сестра, совсем младенец, на руках у матери, вся в крови… Люк потряс головой, отгоняя эти видения.

— Тебе повезло, что сейчас лето. В городе полно туристов-рыбаков. Мы подъедем, когда они понесут по домам улов.

Если отец Люка накануне не напивался, то тоже вставал ни свет ни заря и шел к гавани. Маленький Люк бегал смотреть, как отец вытягивает улов. Он был уверен, что никогда не сможет так ловко управляться с рыбой. В общем-то, и не пригодилось. Люк до сих пор обходил стороной рыбные отделы в магазинах, чтобы запахи не будили в нем тяжелые воспоминания.

— Но сперва дело. Встречаемся с Энди на Винтер-лейн, восемьсот тринадцать, через пятнадцать минут. Как думаешь, успеем?

Солнце играло в кронах высоких деревьев, высаженных по обеим сторонам. Зеленый дорожный знак сообщал, что до Пентуотера осталось пять миль. Люк сжал руль. Почти приехали. Неужели все происходит наяву? Он еще не придумал, что спросить у Энди. Больше всего Люк боялся, что тот его не узнает и придется объясняться, вместо того чтобы потребовать ответа.

— Да, почти приехали. Смотри, вон старая хижина Мактарлтонов. — Люк указал на груду ржавых автомобилей и прочего мусора, сваленных перед коричневым домиком. — Они все время собирали всякий хлам. Сейчас это считают расстройством. Таких людей даже зовут во всякие телепередачи.

— Ничего себе у тебя память…

— Так я же здесь четырнадцать лет прожил!

— Ты был ребенком. Я и половины не помню, что со мной происходило до двенадцати. А вообще, мы много раз переезжали, так что я даже не знаю, каково это — долго жить в таком городке.

— А почему вы столько переезжали?

Люку проще было слушать истории о жизни Энни, нежели думать о своей собственной.

— Папа служил, его часто переводили с места на место. Я привыкла к переездам. Сложнее было перестроиться и осесть, когда встретила Брайана.

— Надо же, а у меня все наоборот. Помотало по миру с четырнадцати до восемнадцати. И трудно было жить на чемоданах.

Внезапно деревья расступились, и открылся вид на реку Пентуотер, впадающую в озеро. Руки задрожали, и Люк крепче сжал руль в надежде, что Энни не заметила. Они подбирались к городу, где прошло его детство.

— Ух ты, Шестиугольный дом! Надо же, в нем до сих пор пансионат. — Люку вдруг захотелось свернуть к двухэтажному желтому зданию, выпить с Энни на веранде лимонаду, побродить по улочкам, посмотреть с маяка закат, заглянуть в кафе и съесть по мороженому. — Хозяева у него менялись раз двести. Шестнадцать лет назад мы с Натали тут останавливались. Все было на высшем уровне.

— С тех пор ты тут не бывал?

— Повода не было. Родители Нат переехали сразу, как она закончила школу. А в прошлый раз мы приезжали… приезжали, чтобы повидать Энди.

Ему хотелось укрыться в безопасном уюте пансионата, спрятаться под крылом дружбы Энни, но когда Люк вспоминал о том, как Энди смотрел на Натали, как его пальцы задерживались на ее руке, в нем просыпалась непривычная ревность. Он надавил на педаль газа, поборов искушение Шестиугольного дома.

— Ничего себе, сколько рыбы! — охнула Энни.

Дорожный знак гласил, что по главной улице Пентуотера ехать можно со скоростью двадцать пять миль в час. Слева видны были две пришвартованные лодки, белые и блестящие, куда более роскошные, чем во времена, когда рыбачил его отец. На пристани рыбаки умело потрошили рыбу, склонясь над тазом, а вокруг толпились покупатели и зеваки, восхищенно наблюдая за ловкими движениями ножей и пальцев. Много лет назад, когда Люк еще не выучился ненавидеть отца, он приходил на этот причал и наблюдал за его работой, прислонясь к одному из столбцов.

— А твой отец тоже тут работал?

Энни не знала, что говорить об Уолтере Ричардсоне Люку в сто раз тяжелее, чем об Энди Гарнере.

— Ага. Он был рыбаком. И еще на пароме матросом подрабатывал.

Серебристые горы рыбы промелькнули сбоку и скрылись из виду.

— А ты на пристани работал когда-нибудь?

Отец не замечал маленького Люка на пристани до тех пор, пока тому не исполнилось десять. Тогда он попросил его сперва подать нож, а потом открутить кран с водой, чтобы помыть руки. В павильоне все пропахло рыбой, от отца несло пивом, но все же это было одним из немногих связанных с ним счастливых воспоминаний.

К концу лета Люк вовсю помогал отцу и другим рыбакам, которые заходили в павильон. Они часто бросали ему пару монет. А папа гладил его по голове, и Люк не отстранялся, хотя пальцы у того воняли рыбой и липли к волосам.

— Да, было дело разок. Лет в десять…

* * *

Однажды утром, когда улов был особенно велик, Уолтер Ричардсон позвал сына. Люк захватил последнюю банку с пивом и побежал к отцу. Тот вскрыл банку рыбным ножом, по рукам потекла пена.