Когда я уйду

В моем выпускном классе погибли две девочки. Пьяными сели в грузовик, налетевший на дуб. Я не знала их. И смутно помнила их лица, потому что иногда мы встречались в вестибюле. Но их молниеносная гибель меня ошеломила. Только сейчас они были на земле, а в следующую минуту – исчезли навсегда. Обычный трюк для повелителя катастроф.

Теперь я гадаю: а может, так лучше? Не знать? Поступили бы они иначе, если бы кто-то тронул их за плечо и сказал:

– Завтра вы умрете.

Возможно, ничего не предприняли бы, потому что кто бы такому поверил? Учитывая, что смерть казалась им вопросом далекого будущего. Но когда она дышит тебе в затылок? Невозможно.

Я меня Множественный Рак, и я должна умереть.

Я повторяю и повторяю это, гадая, когда меня охватит паника, скорбь, когда я смирюсь с судьбой. Но сердце даже не встрепенулось. Все, что я знаю, – это больше, чем отрицание. Это дарвинизм. Инстинкт выживания пробудился от дремоты.

Мозг твердит, что это немыслимо.

Я не могу умереть.

Потом я долго смотрю на Джека в темноте. Одеяло поднимается и опускается в ритме его медленного дыхания. И как я ни пытаюсь держать себя в руках, выбросить это из головы, мысль, как прожженный вор, упрямо прокрадывается обратно.

«Но что, если я умру?»

Глава 6

В среду утром мой список неотложных дел пополняется тремя пунктами:

1. Возможности исследования.

2. Договориться о встрече с проектировщиком, чтобы посмотрел неровность на полу.

3. Найти онколога для второго мнения.

Когда я прижимаю кончик стержня к бумаге, чтобы подчеркнуть третий пункт, на кухню входит Джек.

– Я договорился с Онкологическим центром Северо-Восточной Джорджии на завтра. Они смогут сделать все анализы и к концу дня выдать результаты.

Вместо того чтобы подчеркнуть пункт, я его вычеркиваю.

Остаются еще два.

– Принести тебе что-нибудь? – спрашивает он, сведя брови. Последнее время его брови сведены постоянно. Его неотступное внимание последние двадцать четыре часа очень льстит, но начинаешь чувствовать себя так, словно ворот водолазки мне слишком тесен.

– Я в порядке, – отвечаю я немного слишком резко и сосредоточиваюсь на том, чтобы смягчить слова: – Почему бы не попытаться немного поработать? Уверена, что у тебя много дел, и не хочу, чтобы ты отстал.

Он изучает меня с минуту, после чего кивает:

– Я буду здесь, если понадоблюсь.

Он показывает на свой кабинет, и я глотаю ехидный ответ, который вертится на языке: «Где же еще тебе быть?»

Я вздыхаю, понимая, что раздражена не на него.

И как только слышу, что дверь кабинета захлопывается, я сажусь на диван, кладу ноутбук на подлокотник и открываю. По привычке проверяю почту.

Тема: среда

Привет, родная!

На этой неделе от тебя ни слова. Получила фотографии кота? Тетя Джоуи их отправила. Мне они показались смешными. Да, не покупай больше яблочный сок. В нем полно мышьяка! Яд! Сегодня видела на шоу Today[11]. Микси по тебе тоскует. Сегодня утром оставила на крыльце мертвую птичку. Ничего волнующего, пора бежать на работу. Обними Джека.

Люблю,

мама

Если бы меня попросили описать маму парой предложений, я бы выбрала следующие. Она злоупотребляет восклицательными знаками. Она до сих пор носит брюки со складочками на поясе. И проводит большую часть времени со старым биноклем на шее, подглядывая за крылатыми созданиями на заднем дворе, а потом выкладывает снимки на eBird – интернет-сообщество любителей птиц, основанное учеными в Корнелле. Джек совершил роковую ошибку, рассказав ей о нем как-то на День благодарения. У нее есть привычка расписывать незнакомым людям свой вклад в науку.

И еще она плачет. Много. В детстве я слышала, как она плачет в своей комнате: ей казалось, что она скрывала от меня это одинокое занятие.

– Дейзи-медвежонок, – говорила она, выходя из комнаты с распухшими глазами и улыбкой, будто приклеенной к ее лицу, как фальшивые ресницы. Я часто гадала, не спрятана ли у нее в ящике с косметикой коллекция улыбок рядом с тюбиками помады из аптеки и коробочками с тенями для век.

Но теперь она плачет картинно, не скрываясь, и не только, когда ей грустно.

– Прогресс, – утверждает ее психотерапевт. Она побеждает в десятилетней битве с депрессией, принимает как должное жизнь вместе со всеми эмоциями, пусть даже и с неприятными. Но дочь во мне корчится. И от выставления этих самых эмоций напоказ, и от моего эгоистичного и тайного желания, чтобы она снова стала плакать за запертыми дверями.

Я нажимаю «отправить» и смотрю на курсор – мигающий перпендикуляр на белом экране. Это рефлекс, но я, очевидно, не могу ответить. Что, я собираюсь сообщить ей по почте о возвращении моего рака? «О, и передай Микси привет».