Когда я уйду

Я качаю головой:

– Полагаю, супа ты не хочешь.

Я смешливо фыркаю и открываю глаза. Скобки, в которые заключен его рот, углубляются, и все, о чем я могу думать – как люблю его лицо. Несколько лет назад вышло исследование о том, что симметрия черт – определяющий фактор привлекательности. Исследователи рассматривали и измеряли физиономии знаменитостей для выпуска журнала «Самые красивые люди». Единственное, что у них было общего? Симметрия черт. У Джека нет никакой симметрии. Правый глаз немного больше левого. Когда он чем-то интересуется, может поднять только левую бровь. У него не растет густая борода. Когда он пытался отрастить ее в последний раз, на лице росли островки волос, отчего он выглядел так, словно неудачно побрился. Потом его неправильный прикус. Но все эти несовершенства только добавляют ему обаяния. Лицо Джека не бросается в глаза, но обезоруживает. И хотя за те годы, что мы были вместе, я изучила каждый дюйм его лица, запомнила каждую морщинку, веснушку, его недостатки по-прежнему обладают способностью согревать, как солнце.

И я нежусь в его лучах.

– Почему ты меня терпишь? – спрашиваю я, поднимая голову с подушки и кладя ему на грудь.

– Храп, – отвечает он, прижимая меня к себе. – Ужасно сексуальный.

Позже, когда Джек выходит погулять с Бенни, я понимаю, что пора. И так оттягивала, сколько могла.

Беру мобильник и, вместо того чтобы найти в контактах ее имя, нажимаю каждую цифру номера, который знаю наизусть, и каждая цифра приближает меня к разговору, которого я так боюсь.

Она отвечает после первого звонка.

– Мам? – спрашиваю я.

– Дейзи-медвежонок! – восклицает она. – Случилось нечто поразительное. Ястреб! Огромный! То ли ширококрылый, то ли еще какой… не поняла, – приземлился на столб ограды, на заднем дворе. Смотрит прямо на меня. Я попыталась сбегать за камерой, но он улетел как раз, когда я нажала спуск. Совершенно потрясающий размах крыльев! Так что, возможно, он и ширококрылый!

Я киваю, хотя она не может видеть меня. Набираю в грудь воздуха и рассказываю о раке. О том, что он вернулся. И теперь распространился по всему телу.

Она молчит, так долго, что я гадаю, не прервалась ли связь, но когда отнимаю телефон от уха, чтобы проверить, слышу, как она требовательно спрашивает:

– Где. Повсюду?

Словно это я виновата в расположении метастазов.

Я перечисляю.

– Это невозможно, – восклицает голос на октаву выше и на грани истерики. Я, напротив, снижаю свой. Она бомбардирует меня вопросами, и я отвечаю, стараюсь фокусироваться на позитивном.

– Сейчас я асимптоматична, по крайней мере, чувствую себя хорошо. И доктор Сандерс считает, что лечение должно помочь.

Но что бы я ни говорила, невозможно остановить приливную волну эмоций, которую сама выпустила на волю.

Поэтому я замолкаю и сжимаю телефон так крепко, что костяшки болят. И жду.

И жду.

И еще жду.

Пока мама перестанет плакать.

Глава 7

– Вы действительно хорошо себя чувствуете? Головных болей нет? Заметного упадка энергии?

Мы с Джеком сидим напротив худого черного мужчины в белом халате, на вид ненамного старше нас, в офисе на противоположном от доктора Сандерса конце города. Но они вполне могли быть соседями, настолько одинаковы комнаты. Свет отражается от его блестящей лысой головы, и толстые губы раздвигаются, когда он просматривает результаты второй ПЭТ и МРТ. И даже не пытается скрыть недоумения, когда смотрит на меня. Я качаю головой: нет. Он повторяет движение, словно мы в актерской школе и играем в зеркало и отражение. И продолжает разглядывать меня, словно некое медицинское чудо. Может, так и есть. Может, я буду первой, кто превзойдет ожидаемый процент выживаемости для Рака Повсюду. Может, мои опухоли образуют некий вид симбиотической связи с организмом, вместо паразитической, и все мы будем жить долго и счастливо.

Он пытается снова.

– Никакой боли или дискомфорта?

Он настолько недоверчив, что мне приходится еще раз проверить себя. Я действительно не чувствовала боли или просто не могу вспомнить? Или переключалась на что-то другое?

Потом я вспоминаю документальный фильм на «Дискавери» о девушке, которая не чувствовала боли. Могла положить руку на раскаленную плиту, и, хотя кожа была сожжена, она ничего не испытывала.

Может, у меня то же самое?

Но тут я вспоминаю, как в пять лет сильно прищемила руку дверью машины, и ужасную боль, когда в средней школе подвернула ногу, и белые открытые язвы на горле во время химиотерапии, и два отпавших ногтя и головную боль всего два дня назад на полу кухни. Я способна чувствовать боль.

– Это хороший признак? То, что у нее нет симптомов? – спрашивает Джек.

– Это не означает, что ее состояние менее серьезно. И это большое несчастье: она могла бы прийти к нам несколько месяцев назад, если бы необычная боль заставила ее искать медицинской помощи.

– Что вы рекомендуете? Химию? Облучение?

Он смотрит на Джека.

– Честно?

И молчит, словно действительно ожидает, пока Джек ответит: «Да, пожалуйста, будьте откровенны».

Я почти смеюсь, поскольку сцена удивительно напоминает диалог Эббота и Костелло[13].