Когда я уйду

К воскресному утру мысль о том, чтобы сесть, не ошеломляет меня. Поэтому я сажусь. Потом встаю. Ноги немного подкашиваются, и кровь к голове прихлынула так быстро, что мне приятно потянуться. Я иду в прихожую, ощущая запах пота от подмышек. Джек идет навстречу, держа на ладони клементин. И останавливается на полушаге, когда видит меня.

– Ты проснулась, – говорит он.

– Мне нужно в душ.

– Ванная там.

Он показывает левой рукой и глупо улыбается.

– Сначала я хочу глоток воды.

Он перемещается вправо, загораживая дорогу.

– Я принесу. Ты иди в душ.

– С чего это? Подвинься, – приказываю я, протискиваясь мимо. – Я не инвалид.

Я вхожу в кухню, преследуемая по пятам Бенни и Джеком, и, когда резко останавливаюсь и охаю, Джек едва не сбивает меня сзади.

– Дейзи… подожди.

Назвать кухню кошмаром – ничего не сказать. Я осматриваю комнату слева направо и сверху вниз, замечая кружки, миски и пластиковые контейнеры, усеявшие все поверхности. В них – остатки молока и разбухшие хлопья, а также чашки с разным уровнем того, что, по моим предположениям, было остывшим кофе. По полу комками летает шерсть Бенни, как перекати-поле, квадратные картонки с жирными пятнами и этикетками сбоку «Горячая свежая пицца» стоят на стеклянном кухонном столе. Не нужно их поднимать, чтобы догадаться: отпечатки моих пальцев (с четверга) никуда не делись.

Первый вопрос, который приходит мне на ум: сколько я проспала?

Но озвучиваю я второй.

– Почему двери шкафа под раковиной открыты?

Джек вздыхает:

– Пытаюсь починить.

– Починить что?

– Где-то засорилась труба, – мямлит он и чешет в затылке. – Вода не проходит.

И тогда я ощущаю вонь. И вижу грязные тряпки и инструменты, которые усеивают розовый пол перед раковиной.

Джек многое умеет, но просить его что-то починить бесполезно. Когда он пытался установить вентилятор на потолке в нашей спальне, забыл выключить свет и его стукнуло током.

– Подумаешь, маленький удар, – раздраженно буркнул он, когда я стала над ним издеваться.

– Подумаешь, большое дело.

Я наняла электрика, чтобы тот закончил установку.

Я закрываю глаза.

Нужно вызвать сантехника.

Добавить этот пункт в список.

Но мой список лежит на другом конце комнаты. На стойке.

Поэтому я возвращаюсь в постель.

Позже меня будит Джек, укладывающийся в постель.

– Который час?

– Одиннадцать.

Он отводит мои спутанные волосы со лба.

– Прости. Не хотел тебя будить.

– Все в норме.

Я приподнимаюсь.

Он сует руку под одеяло, стягивает по одному носки с волосатых щиколоток.

– Я позвонил доктору Лингу, сообщил, что на той неделе тоже не приду, – говорит он и тянется к выключателю лампы. Комната погружается в темноту. Он наклоняется ко мне, и его губы приземляются где-то между моим носом и щекой.

– Спокойной ночи, – шепчет он.

С минуту я лежу парализованная. До получения степени, над которой он работал более семи лет, осталось менее четырех месяцев. Он уже пожертвовал целой неделей работы в клинике, да еще в последнем семестре, пока я была полностью поглощена (хотя и ускоренным) процессом семиэтапной скорби и даже не обратила внимания на то, как подействовал на него мой Множественный Рак.

Я тянусь к выключателю своей лампы и дергаю его. Свет снова наполняет комнату.

– Тебе нужно ехать в клинику. Ты должен закончить курс.

– Дейзи, – щурится он, поднося руку к глазам, чтобы защититься от света. – Я тебя не оставлю.

– Но ты же не на другой конец страны уезжаешь? Ты по-прежнему будешь со мной.

Он не отвечает.

– Джек, я серьезно. Ты так много работал ради этого. Мы так много работали ради этого. Я хочу, чтобы ты закончил.

И едва слышно добавляю.

– Мне это нужно.

И сказав это, я понимаю: все правда. Джек продолжает работу в клинике, заканчивает диссертацию, и это означает, что его жизнь идет как обычно. Привычный ритм наших дней может возобновиться, как у пары танцоров, споткнувшихся на важных соревнованиях, но они тут же берут себя в руки и продолжают вальс. На прошлой неделе мы споткнулись, но теперь обязаны идти дальше.

– О’кей, – говорит он, смирившись. – Я поеду.

– Спасибо.

Я коротко киваю и снова тянусь к выключателю.

– Но только если ты тоже поедешь.

Моя рука замирает в воздухе:

– Что?!

Я представляю, как хвостом хожу за Джеком по ветеринарной клинике, словно животное на поводке. И это так смешно, что я едва не взрываюсь от хохота.

– Ты тоже должна вернуться на занятия. Завтра.

О! На свои занятия.

Это вызывает поток слов: моя степень, мой экзамен по гендерным исследованиям, моя диссертация, моя карьера. Обо всем этом я абсолютно не думала целую неделю, с тех пор как сидела в офисе доктора Сандерса. Но теперь при мысли об этом меня обуревает абсурдное желание смеяться и плакать одновременно. Все это кажется таким… бессмысленным.

– Разве не так сказал доктор Сандерс в первый раз? – говорит он. – Что тебе следует работать и придерживаться ежедневного графика? Это помогает.

– Джек, это не в первый раз, – тихо напоминаю я.

Он складывает руки на груди.

– Таково мое условие. Я поеду, если поедешь ты.