Когда я уйду

Я обдумываю его слова. И уверена, что, если продолжу спор, выиграю. Он, очевидно, не принял в расчет количество занятий, которое я буду пропускать из-за визитов к доктору, и апатию, которую у меня (да и у любого) вызывает работа над никчемной степенью. Но я так устала. И в самом деле, что еще мне делать со своим временем?

Я неожиданно пугаюсь гигантского количества ничем не заполненных, незапланированных часов и дней, простирающихся передо мной пустым пространством. Даже если они займут от четырех до шести месяцев.

– Хорошо, – киваю я.

Глаза Джека становятся огромными. И я понимаю: он не рассчитывал на то, что я так легко сдамся. Я быстренько выключаю свет и оставляю его наслаждаться победой в темноте.

Матрац проседает, когда он вертится, чтобы завернуться в буррито из одеял, и через несколько минут его дыхание становится медленнее и глубже. Одна из тех вещей в Джеке, которые сводят меня с ума: как он может засыпать, едва закрыв глаза? Однажды я попыталась заставить его научить меня, как это делается. Хотела узнать секрет, как одолеть мою постоянную бессонницу.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Я просто отпускаю все мысли, позволяю им бродить свободно и не успеваю заметить, как уже сплю.

Когда я отпускаю все мысли, сон – последнее, что способно меня одолеть.

Сегодня я представляю Джека в мантии и шапочке, с гордой улыбкой на физиономии. Мой муж, дважды доктор. И гордости, которой я ощущаю за него в этот момент, почти достаточно, чтобы одолеть чувство потери и тоски по своим нереализованным мечтам. Почти. А потом в моем мозгу прорастает идея, и, как я ни пытаюсь выбросить ее из головы, она растет, будто кудзу[15], и душит все счастливые образы, которые создаю в воображении: а если я не доживу, чтобы это увидеть?

Я сглатываю. Глубоко дышу. Доживу. Конечно, я буду на церемонии. Должна быть. «Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне дожить до выпускной церемонии Джека. Я сделаю все на свете».

Не знаю, с кем я говорю: с богами, судьбой, некоей божественной сущностью, которая верит в меня, даже если я не верю в нее (разве это не то, что говорят обреченные люди?). Или просто с собой? Но чувствую себя лучше, потому что мое путешествие в скорбь обретает все большую законченность: я торгуюсь.

Джек ворочается и стонет, мешая мне думать.

– Дейзи? – шепчет он хриплым со сна голосом.

– Что?

– Почеши мне спинку.

Он уткнулся лицом в подушку, и я не сразу понимаю, чего он просит.

Я протягиваю руку и нащупываю его тело в темноте. Ладонь гладит его теплую, шершавую кожу: у Джека вечно выскакивают прыщи на спине. Я заказала ему средство из интернет-магазина еще год назад, но вряд ли он пользовался им хотя бы раз. Полный пузырек по-прежнему стоит в ванной, и около дна наверняка образовался бы кружок плесени, если бы я не протирала его раз в неделю.

Я медленно провожу ногтями по всей длине выступающего позвоночника.

– Слева, – бормочет он.

Я подчиняюсь.

– Выше.

Мои пальцы скользят к его лопатке.

– Немного ниже.

Я следую приказу.

– А! – Он резко втягивает в себя воздух. – Вот оно.

Найдя нужную точку на карте сокровищ его спины, я чешу ее, как брюхо Бенни, с легким энтузиазмом. Через несколько секунд Джек мямлит что-то вроде «спасибо», и я чувствую, как напряжение покидает его тело. Он снова устраивается поудобнее и засыпает.

Я кладу руки под голову, обхватывая затылок, и лежу на спине. Сна ни в одном глазу. Что-то только сейчас лопнуло во мне, как порванная нитка из свитера, угрожающая распустить весь подол, но я не могу понять, что именно.

Но знаю, что это имеет какое-то отношение к Джеку. Может, я все еще потрясена мыслью, что могу не дожить до его выпуска. Но нет, дело не только в этом.

И тут меня осеняет.

Я потрясена сознанием того, что меня не будет – вообще.

И не только из-за моего, оставшегося еще со школы, экзистенциального страха смерти. Не только из-за того, что случится со мной.

Я с внезапной ясностью понимаю, что очень боюсь того, что может случиться с Джеком.

И с грязными носками на полу у кровати.

В самом начале наших отношений я спрашивала его, почему он не снимает носки около комода, где сбрасывает всю одежду и кладет в корзину с грязным бельем. Он сказал, что не любит, когда замерзают ноги, и старается побыстрее снять носки и тут же залезть под одеяло. Я как-то купила ему шлепанцы на Рождество в надежде, что он будет добираться в них до кровати и оставлять носки в корзине, ведь, положа руку на сердце, что может расхолаживать больше, чем голый мужчина в одних носках?

Ни разу не надеванные шлепанцы валяются на полу в чулане.

Но не это волнует меня. Утром Джек оставляет вонючие носки с серыми пятками на полу, а вечером к ним присоединяется еще пара. Это продолжается, пока вонь или растущая гора носков не побуждает меня к действию. Я собираю всю грязную груду и сую в корзину. Джек иногда упоминает о них, особенно, когда гора становится особенно высокой, небрежно бросая:

– Спасибо за то, что собрала. Рано или поздно я сам бы до них добрался.