Когда я впущу тебя

Я думаю, что имеет. Вам тяжело об этом говорить?

Конечно, тяжело. Я никогда ни с кем не говорила о том, что тогда случилось.

Попробуйте.

Мне было три года, когда мама принесла ее домой из роддома. Эми. Она была крошечной, даже меньше куклы, которую мне подарил папа, чтобы я подготовилась к появлению Эми в семье. Я любила ту куклу. Я всюду ее с собой таскала, меняла ей подгузники, поила из своей кружки-непроливайки. Она была моей лучшей подругой. А когда дома появилась Эми, я поняла, что с ней мы тоже будем лучшими подругами.

Вы ее ревновали?

Никогда. По крайней мере, я этого не помню. Она была такой крошечной, ей требовалась наша помощь во всем. Она отнимала столько времени у мамы, и та всегда была изможденной, но я не помню, чтобы когда-то винила в этом Эми. Если я кого-то и винила, то маму. Я не понимала, почему она огрызается и чувствует себя несчастной, когда у нас есть такое маленькое очаровательное существо, о котором мы должны заботиться. Когда Эми плакала, я давала ей своего плюшевого медведя, чтобы порадовать ее, а она обычно смотрела на меня своими огромными голубыми глазами, слишком большими для ее маленького личика. Иногда я притворялась, что это я ее мама, а нашей мамы просто не существует. Даже в три года я знала, что хочу заботиться о ней до конца ее жизни.

Продолжайте.

Мама стала чувствовать себя хуже. Тогда я не знала про зомби, но именно такой я вспоминаю ее сейчас – ходячий мертвец. Бывало, что она целыми днями ни с одной из нас не разговаривала. Конечно, она нас кормила и поила, мы всегда ходили чистые, она хорошо нас одевала, но у меня было ощущение, словно меня там нет. Иногда я притворялась призраком, и тогда мне становилось весело – мама не разговаривала со мной, потому что моя маскировка сработала! Иногда случались такие дни, когда с Эми разговаривала только я – до самого прихода отца с работы.

Ваш отец пытался как-то изменить обстановку дома?

Дело в том, что, когда он возвращался, мама становилась другой. Она пела, когда готовила наши любимые блюда к чаю, она играла с нами и читала нам сказки на ночь.

Вероятно, вас это сбивало с толку.

Не уверена. То есть я хочу сказать, что теперь, конечно, я знаю, что это было, но тогда я привыкла к такой жизни. Я обычно называла ее по-разному – «настоящая мама» и «дневная мама».

И сколько времени это длилось?

Всю мою жизнь после рождения Эми. Но казалось, это не имеет значения. У меня была Эми, я отдавала ей всю мою любовь и окружала заботой, а она любила меня в ответ. Когда бы я ни зашла в комнату, она радостно улыбалась и тянула ко мне ручки, чтобы я взяла ее. Когда мне было четыре года, я носила ее по дому, как куклу.

Что случилось, когда Эми было одиннадцать меяцев?

Когда она только родилась, перед сном я обычно очень тихо ей напевала и позволяла ей держаться за мои волосы, пока она не заснет. Обычно я вставляла ей в рот соску-пустышку, когда она плакала, и клала рядом с ней моего любимого медведя – он был одного размера с ней. Когда ей исполнилось полгода, я стала учить ее ползать. Обычно я ставила перед ней игрушки так, чтобы она не дотягивалась, но совсем близко, и показывала ей, как надо ползти по полу к ним. Когда ей исполнилось восемь месяцев, я…

Вы вините себя в том, что случилось с вашей сестрой?

Конечно, виню. Это была моя вина. Я недостаточно хорошо о ней позаботилась. Я знаю, что вы собираетесь сказать, но мой возраст не играет никакой роли. Неважно, сколько мне было тогда лет! Мне следовало за ней присматривать.

Расскажите мне, что случилось, Карен.

Мама у себя в спальне, и я думаю, что она снова плакала. Я вела себя хорошо – насколько могла. Я напоила Эми чаем, играла с ней, пока мама отдыхала, прикрыв глаза. Я вообще ничего не просила – мама терпеть не может, когда я это делаю. Эми вела себя довольно шумно, и хотя я пыталась шикать на нее и много ей пела, она не прекращала кричать и смеяться, глядя на поющего розового медведя.

Я опускаю нос к мягкой попе Эми в подгузниках и принюхиваюсь. Неприятно пахнет чем-то сладким и переспелым, и у меня начинается паника. Мне придется пойти побеспокоить маму – по ползункам растекается оранжево-коричневое пятно. Эти ползунки Эми носит весь день, и она не может лежать спокойно достаточно долго, чтобы я успела их снять. Я борюсь с ней какое-то время, и мне удается расстегнуть несколько кнопок, но тут она вырывается и ползет по полу к закрытым створкам на верхней площадке лестницы.

– Мама? – шепчу я, открывая дверь в ее спальню, и слышу тихий скрип. – Мама?