Когда идет дождь…

Где развязка? Дьявол изыди, силенок не хватает изжить его, выдавить из себя. Где кроется причина моей меланхолии, влюбленности, ипохондрии, гнусного ерничества. Где? В недовольстве собой? И этим я хочу отплатить ни в чем не повинным близким…

Диссонанс во всем… В моем внутреннем и внешнем. Как хочется тепла, любви, чтобы просто пожалели… А не жалеют, потому что я никого никогда не жалела — поделом мне!

Осталось только рисовать принцесс. Кому какое дело до меня?»

Город, я лечу к тебе,
Город!
Твои фонари — это мои факелы.
Твои шпили — это мои распятья.
Город…

Вологда…Крыша… Ян Крыжевский.

…Все вокруг волнуется, суетится. Что это?!? Жизнь? Или есть еще что-то, что величием своим снисходит до нас? Когда оно открывается нам? И всем ли? Когда его ждать?

В небе золотом кресты вышиты…
Колокольный звон…
В чисто поле хорошо выйти бы,
И упасть ничком!
Под рукою трава колючая,
Закружилась голова,
Как судьба моя неменучая
Проплывают облака…

III

В мире, где всяк
Сгорблен и взмылен,
Знаю — один
Мне равносилен.

М. Цветаева.

За свадебным столом шумно и весело, и алые розы перед молодыми. Невеста в простом, белом платье, не от местного кутюрье, а позаимствованное от подруги. Сверкает капелька золотого медальона в треугольном вырезе платья, по плечам черная россыпь волос с заплетенной маленькой косичкой от виска. На бледном торжественном личике большие глаза. В них испуг счастья и перелив вспыхивающих лукавых искр.

— Счастья вам и горько, горько! Все, что ни попробуешь на столе — горько!

— Горько, горько! — подхватывает стол.

— Эля, что — будем целоваться?

— Непременно!

Она шаловливо вытягивает губы на встречу поцелую.

— Фотограф! Кончай пить и есть! Работай!

Жених делает соответствующее моменту лицо, невеста благопристойно складывает на колеях руки.

— Ура! Фотография века!

Шутки, смех и поздравления, поздравления…

«Юрк, ты думаешь — я молчу? А вот и нет, это я не молчу, это я говорю с тобой. Знаешь, я буду любить тебя вечно, до самой последней черты. И в той, другой жизни тоже! Вот ты наклонился к своему деду и внимательно его слушаешь, а я смотрю на тебя и люблю тебя!

Господи, помоги нам! Сколько еще ждет нас, ждет всякого трудного?! Кто знает! Ты мне как-то шептал: «Не так уж много времени осталось на работу, любовь, жизнь. На ошибки его уже нет!!!»

У тебя-то все в порядке, и так и будет дальше — я верю в это! А у меня? А мои мечты о театре?!?» — Эля засмотрелась на розы и вдруг ей показалось, что это не ее праздник. Пьеро, грустный Пьеро, очарованный дыханием свадебных роз, прикрыл глаза и печально покачал головой.

— Это ты мне про сегодняшнее число? Да?! 13-ое… Забавно, но оно теперь для меня самое счастливое!!!

Раскрывшийся, диковинный железный цветок… Отрада парка. Эльмира задрала вверх голову, и закружился в небе купол Спаса на крови. Улица вдоль канала, разветвляясь причудливыми мостиками, тянется к Невскому. Вот они, окна Пушкинской квартиры. Близко, совсем рядом. Можно дотянуться рукой и постучать в стекло… Они смотрят через канал на одряхлевшую, но гордую своим происхождением, лепнину под крышей дома напротив. Эти дома видели ЕГО, сочувствовали они ЕМУ, или же были так же безразличны к происходящему вокруг, как и сейчас?

…Торжественный хор великих поэтов
Грянул с небес на меня!
— Дуреха, — шепнул мне Пушкин при этом:
— Поэтов любить нельзя! —
Он Мойкой своею меня заласкает,
К груди Черной речкой прижмет…
Когда же очнусь я, — туманом растает
Крылатка с его плеч вразлет!

Эля заглянула в черную топь канала. Вода в нем совсем другая. Не такая, как та, что серебрится у крутых берегов ее родного города.