13 ноября 1987 год.
Петя, Петенька, Петруша… Ему уже месяц с небольшим. Он розовенький и веселый!
И вдруг захлебнулся свет за окном. Вскинулась, заметалась предновогодняя метель. В больнице стынут стены.
— Мамаша, отойди от дверей операционной! — Н-н-нет!!!
Хрустнула эмаль стиснутых судорогой зубов.
— За что? За что такой испытание? Медсестра… Что она говорит? У малыша аллергия на наркоз?! Сердечко остановилось?!? Мир рушится, как песочное нагромождение, и уже нечем дышать.
— Нет! Нет! Я хочу умереть! Пустите меня к моему сыну! Только не он! Мальчик мой…
— Тихо, тихо! Возьми себя в руки. Ребенку-то уже лучше. Слышишь?! Мамаша! Лучше ему.
Эля сползает по стене на пол, сгребая под ногти бесчувственных рук краску с панели:
— Спаси его, Боже, спаси…
— Дак спасли его, тебе говорят. Чего ты?
Постепенно все вокруг приобретает изначальный цвет, и уже солнце в морозные больничные окна.
— Эльмирочка, сегодня уж я подежурю около Петруши.
— Да что ты, мам! О чем ты говоришь? Разве я отойду от него?
И Лилия Федоровна понимает, что спорить с дочерью бесполезно.
— Ура! Папа приехал! Петя, твой папа приехал. Смотри, какой отец-то у нас бородатый!
Названный в честь великого реформатора Петра I, маленький сын ужасно боится футляра от гитары отца. Особенно, когда его открывают.
— Не плачь, малыш! Чего ты боишься? Это ж совсем не страшно! — зычно голосящего мальчишку голышом усаживают в футляр. Он вдруг умолкает и начинает, еще всхлипывая, улыбаться. Вот захлопал ладошкой по стенкам этого уже теперь совсем не страшного футляра.
— Ему понравилось! Он поборол свой страх. Юр, а наш сын растет!
В Уфе событие. Из Ленинграда приехала группа ДДТ в ее новом составе. Снова в этом городе Юрий Шевчук. Уже признанный Юрий Шевчук.
В зале дворца «Юбилейный» яблоку негде упасть. В центре, в партере уфимская комсомольская элита. Среди этой публики нет свиста и выкриков, только вежливые хлопки. Над ней нависла тишина, как пузырь воздуха в плотно сбитой вокруг массе из мощного дыхания, восторженного рева и пота, что ручьем между лопаток у Юры.
Эля идет по проходу между рядами к первому, где сидят друзья и близкие. Ее глаза застилает горячая пелена какого-то почти сладострастного упоения. Это доселе неизведанное, головокружительное чувство. Ее Юрка — победитель! Да, да! Именно победитель, вернувшийся в родной город со щитом!
«Только бы все прошло нормально. Сердце бы ему не схватило, как тогда. Юрка, Юрка… А какой длинный и трудный путь был к этому дню! Скотское гонение здесь в Уфе, мытарства в чужом городе, где его никто не знал. Подготовка к выступлениям. А этот реквизит, который я перевозила в Питер!»
На первом ряду не унимается Сережа Рудой:
— Чего это он? А?! Где «Поворот»-то? Когда будет петь «Поворот»? Хочу «Поворот»!
И свист… С Сережей вот так всегда… Потом будет очень долго болеть живот от смеха. Кто-то сзади возмущается:
— Кретин! Это ж Шевчук, а не Макаревич! — Сам кретин! Хочу «Поворот»!
Праздник сегодня здесь на первом ряду. И плевать на тех, кто солидно сидит в центре, в партере! Все равно их будильник отзвенел свое, на пару со злостной возней вокруг Юрки!
Барахлит аппаратура… Глохнет зал, взрываясь криками. В бушующем море лиц и рук мечутся лучи софитов, выхватывая реющие тряпки, изображающие флаги.