Когда камни меняют цвет

— Ошибки могут стоить слишком дорого, — негромко произнесла лиори, спускаясь по лестнице. Она остановилась и поджала губы, мысли Перворожденной снова свернули к Ирэйн. Сердито тряхнув головой, Альвия решительно направилась к узилищу лейры Дорин. Пора было разобраться в собственных сомнениях.

Ирэйн не спала. Она лежала с открытыми глазами. Взгляд ее блуждал где-то далеко-далеко от темницы, от чертогов лиоров и Эли-Борга. Она парила за пределами человеческого мира, там, где не было боли и обид, зато жили чистое искрящееся счастье. На губах ее застыла улыбка, и в этой улыбке можно было уловить солнечные лучки незримого мира лейры Дорин, пробивавшиеся наружу. И узница упивалась своими видениями, забыв обо всем на свете. Даже стены ее узилища не моги поколебать этого умиротворения и затаенной радости. Ирэйн грезила наяву…

Она не услышала тихих шагов госпожи, слишком далеко сейчас летала ее душа. Альвия остановилась у решетки, взглянула на кузину и… не посмела нарушить покоя узницы. Лиори стояла и смотрела на молодую светловолосую женщину, полную жизни настолько, что ее бурные потоки ощутимо разливались по темнице, плескались у решетки и просачивались сквозь толстые прутья. Перворожденная задохнулась от это яркого всплеска чужих чувств. И сердце ее сжалось от горечи и боли, потому что она знала, что скоро этот источник иссякнет. Его уничтожат безжалостные руки палача, и вместо светоча, от которого становилось светлей в мрачном подземелье, останется лишь холодеющее тело с уродливой полосой на шее.

Видение показалось лиори до того кощунственным, что она невольно мотнула головой и, поддавшись вперед, сжала пальцами прутья решетки. Горло перехватило, и женщина судорожно вздохнула.

— Ирэйн, — чуть хрипловато позвала Альвия. — Ирэйн.

Лейра услышала не сразу, и Перворожденной пришлось позвать ее снова. Узница повернула голову, взглянула на госпожу невидящим сразу, но не сразу осознала, что у ее тихого счастья появился свидетель. Наконец, сознание лейры Дорин прояснилось, и она, охнув, поспешно встала с лежанки.

— Моя госпожа, — узница в почтении склонила голову.

Альвия подозвала лита, у которого находились ключи, взятые у стражей. Он открыл замок, и лиори шагнула навстречу узнице. Заговорить не спешила. Остановилась в двух шагах от Ирэйн и теперь, рассматривая Ирэйн, вспомнила юную лейру, которую нянька привела в кабинет к госпоже, чтобы сестры могли познакомиться. Неожиданно Перворожденная поняла, что почти не помнит, ни как выглядела лейра Борг, ни то, о чем они говорили. А последующие встречи и вовсе покинули память лиори Эли-Борга. Слишком много было других забот, и до воспитанницы ей особо не было дело. Хватало отчетов няньки, да нескольких минут, положенных, чтобы показать заботу.

А цветок подрастал, оставленный на попечение прислуги и учителей. Одинокий, по сути, никому не нужный, даже своей опекунше. Важна была клятва, данная дяде, важно было дать лейре то образование, которое положено всем знатным дамам, важен был риорат, важны подданные, важны отношения с соседями, вражда с Эли- Хартом, обида на Дин-Кейра, ночи отдохновения в объятьях Дин-Таля, и для Ирэйн Борг среди всего этого места как-то не нашлось. Она всегда была где-то там, за гранью насущного и первостепенного. Ирэйн учили почтению к госпоже, но сама госпожа ничего не сделала, что девушка к ней привязалась.

Что ж, лейра Борг почтительна. Но доверия между сестрами не было, потому и побоялась явиться к ней и открыть правду о том, что происходит у госпож под носом. Справедливо. Лиори была безразлична Ирэйн, Ирэйн осталась равнодушно к лиори. И единственный человек, который стал девушке дорог, уже принадлежал госпоже. У лейры Борг не был повода стыдиться своих чувств, не было нужды бороться с ними, зато ревновать и злиться предостаточно. Альвия не стала ей ни благодетельницей, ни родственницей. Так и осталась госпожой, приютившей сироту из чувства долга.

Можно было смело признаться себе в том, что лейра Борг никогда не была счастлива в этих стенах, хоть и полюбила Борг, как родной дом. Помимо равнодушия кузины, она получила муки безответной любви, угрозы Лирна, страх за свою жизнь, а после и ненависть: возлюбленного, придворных и боржцев, знавших о ее падении. В придачу к этому вынужденный брак, близость к Тайраду, которого Ирэйн не могла терпеть. И, наконец, пожизненное заключение, но даже узилище не дало ей покоя, зато не отказало в том, чего у лейры и без того было через край — одиночества.

А сейчас, когда впервые за свои двадцать два года Ирэйн была счастлива, правящая кузина собиралась забрать у нее все без остатка: надежды, долгожданную любовь и саму жизнь.

— Боги, — выдохнула Альвия, страдая от жалости и сочувствия к той девочке, которую даже не могла вспомнить. А еще был стыд перед этой взрослой женщиной за то, что изменить уже было ничего невозможно, и за то, что риорат и власть были по-прежнему важней ее жизни, потому что лиори не может позволить себе делать то, что ей вздумается.