Когда камни меняют цвет

— Где y них по дороге может находиться вход в тоннель? — спросил риор, поглядев на старшину.

— Ну… — тот почесал в затылке. После посмотрел на товарищей. — Где там Тропа?

— Кажись, возле Аркеля, — отозвался плешивый наемник. — А выйдут за день пути до Борга. Так все Тропы заканчиваются, которые ведут к Боргу. День-два еще им ехать надо будет, точней разве скажешь?

— Значит, время еще есть, — кивнул сам себе Шамис.

— Это если их ничего не задержало, — возразил старшина. — Или же не особо спешили. Все ж с ними лейра, а она не риор, даже не мужик-смерд. Отдых нужен. Вряд ли гнали сильно. Может, еще не добрались до Пути.

— Кабы так, — пробормотал смотритель, — кабы так…

В интересах беглецов поскорей добраться до Борга и спрятаться под крылом лиори. Но Ирэйн, несмотря на силу своего характера, все-таки слишком слабая телом. Еще и узилище не прибавило ей здоровья. К тому же подземелье и побои не могли на ней не сказаться. Стоит вспомнить всего сутки голода в ледяной темнице. Пришлось вызывать чародея, чтобы быстро выходить ее…

Шамис прикрыл глаза, воспоминая тот день, когда принес узницу в свои покои. Она горела в огне лихорадки. Беспомощная, беззащитная, зависимая… Смотритель не отходил от женщины ни на минуту. Сам раздел и уложил в постель, после протирал лицо и шею тряпицей, смоченное в смеси воды и уксуса. Он держал ее за руку, целовал пальцы и шептал какие-то глупости, что скоро все будет хорошо, и она поправится. Это было… мило. Наверное.

А ночью… Ночью риор лежал рядом, подперев щеку кулаком, и рассматривал узницу. Это было непривычным для него, но невероятно чувственным занятием. Следовать взглядом за контурами ее тела, легко угадывавшимися под сорочкой, но не прикасаться.

Изучать плавные изгибы, холмики небольшой, но упругой груди, не знавшей кормления младенца, плоский живот, стройную ножку, открытую приподнявшимся подолом до округлой коленки. Тонкие лодыжки, маленькие стопы и аккуратные пальцы на ногах.

Когда угас огонь в камине, Шамис не стал разжигать его снова. Он позволил прогореть углям и подернуться серым пеплом. После приоткрыл окно, впуская в опочивальню холодный ночной воздух. Ненадолго, только чтобы ощутить прохладу. После закрыл его и вернулся на ложе. Кожа узницы покрылась мурашками, приподняв тонкие светлые волоски на теле. Навершия груди сжались, превратившись в тугие горошины. Они натянули ткань сорочки, и это оказалось безумно возбуждающим зрелищем.

Риор протянул руку и коснулся холмика правой груди. Мягко сжал, ощутив в ладони ее объем и упругость. После царапнул ногтем через ткань затвердевшее навершие и едва сдержал стон от головокружительного витка вожделения. Мужчина заставил себя убрать руку с груди и провел ею до живота, здесь немного задержался, а потом накрыл ладонью треугольник, вершина которого пряталась между ног женщины.

Искушение было велико. Он мог задрать подол и овладеть ею, пользуясь тем, что лейра находится в дурмане сонного снадобья. Она не проснулась бы, даже если риору вздумалось переворачивать ее безвольное тело так, как ему вздумается, и брать туда, куда укажет его вожделение. Но Шамис не стал этого делать. Он не хотел быть вором. Смотритель желал, чтобы Ирэйн отдала себя ему добровольно, горя в огне ответного желания. Потому мужчина убрал руку и продолжил созерцать.

Тепло вернулось в комнату, и кожа узницы вновь разгладилась. Теперь грудь ее вновь выглядела невинно, но оттого волновала не меньше. Смотритель облизал пересохшие губы и перевел взгляд выше. Лицо лейры было спокойным и умиротворенным. Она не знала, что происходит рядом с ней, потому гнев не искажал прелестных черт. Ее губы были приоткрыты, и ровное теплое дыхание слетала с них, навевая на мужчину, лежавшего рядом, очередные порочные грезы…

Поддавшись им, риор, опустив руку на свой пах, ощутил подтверждение своего жара. Он провел ладонью по затвердевшей плоти, не сводя взгляда с губ узницы, и судорожно вздохнул. Не в силах больше терпеть эту незнакомую сладкую пытку, смотритель выругался и приспустил штаны до середины узких бедер. Маргот Дин-Шамис забыл о таких забавах еще со времен своей зеленой юности. Когда риор испытывал желание, он пользовался женщиной: женой, служанкой, втайне ублажавшей хозяина, шлюхой, в конце концов. А сейчас ему осталась только собственная ладонь. Но сдерживать то, что творилось у него внутри, было уже невозможно. Неудовлетворенное желание начало приносить боль. И мужчина сжал свою плоть.

Его взгляд не отрывался от чувственных губ лейры, по-прежнему, приоткрытых во сне. Они были сухими, и хотелось провести по ним языком, чтобы увидеть влажный блеск…

— Боги, — сипло вздохнул Шамис.