Отец ей очень помог тогда этим уроком и ещё несколькими по самообороне. Он был хорошим полицейским. Отличным мужем и какое-то время замечательным папой. Сакура выучила его слова, запомнила, впитала в себя, как верующие впитывают мантры и дышат сутрами. Поэтому ей всегда было сначала удивительно, почему некоторые девочки не дают отпор хулиганам, посмевшим распустить руки. А потом искренне жаль. Она поняла, что такие вещи, как знание цены собственному телу и его неприкосновенности, необходимо прививать с достаточно раннего возраста. Иначе потом возникнут проблемы, слёзы в туалете, потому что старшие не от большого ума сказали: радуйся, что облапали, то есть цена за твою женскую привлекательность; это подтверждает, что ты нравишься мальчикам, нечего жаловаться. Ещё хуже, если заставляли помалкивать и клеймили позором, мол, не рассказывай, чтобы пальцем не тыкали. С-а-м-а-в-и-н-о-в-а-т-а.
Сакуре было мерзко от таких взрослых.
Её родители и дедушка с детства прививали ей необходимость знать себе цену и смотреть на вещи трезво. Поэтому во многом у Сакуры имелись проблемы с личной жизнью. Не была она Ямато-надэсико[2]. Покладистой жены из неё не выйдет. Один раз случилась сильная, взаимная школьная любовь прекрасного человека, перебившая другую — её не взаимную. Задать такую высокую планку со столь нежного возраста — много шишек и оскомин в будущем. Сама Сакура едва ли в том виновата, просто тот молодой человек действительно был замечательным. Не срослось — будто кости у сломанной ноги поставили не под тем углом и они неправильно восстановили свою целостность. Пришлось ломать заново.
Годжо не был похож на того человека, но вызывал не менее сильные чувства. Сакура боялась, что он увидит блеск в её глазах. Не тот, что выдаёт плотский голод и желание, а другой, трансформировавшийся в бутоны распустившейся по зиме камелии.
Они лежали напротив друг друга. Разговаривали. И молчали. Молчали, а потом вновь разговаривали. Темы особой никто не выбирал, пока Годжо не спросил:
— Ты просила тебя не душить. Не любишь такое или боишься, что у партнёра ума не хватит всё проконтролировать?
Сакура на секунду задумалась: стоит ли увильнуть в ответе или всё-таки сказать правду. Хотя бы её подобие.
— Это моя фобия. Очень сильная, — сказала она.
— Какой-то мудак вовремя не остановился? — хотя Годжо и задавал вопрос, но интонация была скорее утвердительной.
— Да, — ответила Сакура, прикрывая глаза.
— Могу спросить, кто это был?
— Можешь, но я не отвечу.
— Хорошо, имеешь право.
Сакура почуяла подвох. Уж слишком легко Годжо дал заднюю. Не в его стиле. Сакура давно поняла, что Годжо видел черту, которую она проводит, но сознательно через неё переступал.
— В конце концов, не каждый может выставлять напоказ свои раны, — добавил он.
— Ты меня упрекаешь или поучаешь? — усмехнулась Сакура.
— И того, и того понемногу, — сказал Годжо. — Просто я один раз уже упустил момент, когда с человеком нужно было поговорить. Всковырнуть его гнойные раны, чтобы потом правильно залечить.
— Не со всеми работает, — Сакура посмотрела на Годжо. — Ты сам-то так делаешь?
Годжо поджал губы.
— Почему мне кажется, что мужчины, которые тебе попадались, все как один были конченные, а? Ты вроде не выглядишь магнитом для неприятностей, — он резко сменил тему.
— Не все, — Сакура решила, что так даже лучше. — Были люди, которые меня очень любили. Но любовь не всегда тождественна отсутствию боли.
— В курсе, — Годжо усмехнулся. — Я всего раз влюблялся по-настоящему. Больше не хочу.
— Потому что не взаимно?
— Да.
— В того человека, о котором ты сегодня говорил?
— Да.
Сакура поджала губы. Но не из-за слов Годжо, красноречиво дающих понять: всё что между ними происходит — это страсть и симпатия, но не что-то близко стоящее к любви. Она иллюзий не питала изначально. И считала, что это хорошо: Годжо не врастёт в неё корнями, не привяжется сильно, чтобы потом вырвать своё сердце в очередной раз.
Она поджала губы, потому что пыталась подавить любопытство.
— Я был безответно влюблён в лучшего друга, — вдруг сам озвучил Годжо.
Сакура резко подняла на него взгляд. Он хоть и выглядел непринуждённо, будто только что не подпустил к себе на шаг ближе, а вскрыл банку сардин на ужин. Но глаза его выдавали.
— Это было совсем без шансов? — тихо спросила Сакура.
— Не знаю, — пожал плечами Годжо. — Мы так никогда нормально и не поговорили. И думаю, смысла в этом не было.
— Ты побоялся разрушить вашу дружбу? — поняла Сакура. — Или у него уже был любимый человек?
— Говоришь так, будто тебе это знакомо, — Годжо с любопытством посмотрел на неё.
— Представь себе, — сказала Сакура. — Я очень долгое время была влюблена в свою лучшую подругу.
— Ты же не говоришь это, чтобы просто поддержать разговор о влюблённости в лучших друзей? — спросил Годжо.
— Нет, я бы не стала поступать так жестоко и глупо. Но раз уж ты показал мне свой шрам в надежде, что я покажу тебе свой, то мне нет смысла обманывать твои ожидания, — улыбнулась Сакура.
— Я для тебя мальчишка? — фыркнул Годжо.
— Нет, просто некоторые вещи я вижу слишком хорошо, даже если не хочу.