Когда киты выброшены на берег (СИ)

— Ты не спас друга, теперь хочешь компенсировать неудачу мной, Сатору. Не надо, это не принесёт тебе облегчения.

Она била в правильное место. Больно. Забралась под пластины самурайских доспехов и вонзила меч в незащищённый бок. Сатору резко выдохнул, будто ему по-настоящему дали звонкую пощёчину.

— Ты говоришь это специально.

Сакура мягко положила руки на тыльную сторону его ладоней и отстранила от лица.

— Я думаю, нам не стоит больше видится.

Она едва подавила в себе острую потребность посмотреть на него в этот момент. Болезненный спазм сдавил горло. Гладкие его стенки будто наждачной бумагой полировали. Сакура откинула одеяло и встала. Но тут произошло то, чего она никак не ожидала. Судороги при её состоянии — вещь не такая уж и редкая. Они и до этого сводили конечности, стягивая их в тугой жгут. Но на этот раз при попытке встать, ноги свело так, что Сакура едва не упала. Пошатнулась. Боль вспыхнула, как лампочки на рождественской ёлке. Картина перед глазами пошла рябью. Сакура почувствовала, что валится на спину, прежде чем сознание накрыл плотный занавес темноты.

Комментарий к Часть 9

[1] Кайсяку — помощник при совершении обряда сэппуку (харакири). Кайсяку должен был в определённый момент отрубить голову совершающего самоубийство, чтобы предотвратить предсмертную агонию. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчинённых.

[2]Ясвир-надесико — идиоматическое выражение в японском языке, обозначающее патриархальный идеал женщины в традиционном японском обществе. Переводят это выражение по-разному: «японская женщина», «дочь Японии», «идеальная японская женщина», «цветок японской женственности» и т. п. Подразумевается, что такая женщина превыше всего должна ставить интересы семьи и во всех вопросах отдавать лидерство представителям мужского пола.

========== Часть 10 ==========

Комментарий к Часть 10

публичная бета включена

Когда, будучи маленьким, он болел, мать к сыну не подпускали. Отец говорил, что мальчишка должен вырасти сильным. Нечего за женщин цепляться, иначе размазня получится, а не достойный наследник. Сложно было что-то нормально объяснить человеку, убеждённому в своей правоте.

С тех пор Годжо болеть терпеть не мог. От того и не валился с ног в самый сезон гриппа и простуды. Чисто из вредности и из ненависти к тем временам, когда он лежал на футоне в большой тёмной комнате с холодными полотенцами на лбу, запястьях и лодыжках. Глаза его тогда почти не мигали. Смотрели в тёмный потолок, восполненные и сухие.

Жаром обдавало тело, словно смрадным, влажным дыханием из пасти уродливого, исполинского чудовища. Может, подобия дракона. Но не того, из сказки, а скорее мутировавшего в нечто с изуродованным змеиным телом. А, может, и огромного волка, который погонится за солнцем с луной и пожрёт их в день, когда всему наступит конец.

Годжо бредил. Жар поедал тело. Кашель царапал горло, сдавливал грудную клетку, будто внутренности сжимали корни паучьих лилий, высаженных по осени на могилу его матери. Он плавился. Видел сон. Во сне зелёный грязный кафель в разводах. Тёмные стыки между плитками поросли налетом плесени. Ванная, полная крови. Её ало-грязные полумесяцы легли на стены беспорядочными брызгами. За мутной, будто в мыльной плёнке, шторой виден силуэт. По стенам тонкими лапами перебирали пауки. Сколопендры выползали из трещин, тянули свои большие тела со множеством острых лапок по поверхности грязного зеркала. Ползали по бледным ступням Сатору.

Когда Годжо выныривал обратно, в зыбкое подобие ясного сознания, то ощущал на лбу холодное полотенце. Где-то эхом звучал голос Мегуми. Он с кем-то говорил по телефону.

Потом Годжо снова валился в пропасть с жалящими змеями. Они пускали яд под кожу. По кровотоку струилась их отрава, превращаясь в огонь. Сатору видел Гето. Видел мертвеца. Мертвец звал его.

— Да, мам. Да, я сделал, как ты сказала, — Мегуми встал в дверном проёме комнаты Сатору. — Температура упала, но я всё равно думаю позвонить в скорую. Нет, приезжать не надо. Вы дольше в дороге будете. Тем более, что без вас на похоронах не обойдутся.

Годжо краем уха услышал слово «похороны». Да, Мегуми что-то такое говорил. У его матери умерла родная тётка. Они с мужем поехали помогать с приготовлениями. Годжо сразу вспомнил другие. В воспалённом от болезни сознании всплыли обрывки дождливого дня. Пустой зал. Алтарь в белых хризантемах. И они с Сёко напротив портрета Гето. Больше никого. Потом долгое стояние у могильного камня под дождём без зонта.

Но сейчас картина дополнилась лезущими из-под серой плиты насекомыми.

До него опять донеслись обрывки разговора Мегуми. Кажется, парнишка с кем-то спорил.

— Нет, — резко сказал Мегуми. — Скажи отцу, что я справлюсь, пусть перестанет считать меня беспомощным ребёнком.

— Он просит передать ему трубку, — сказала мама спокойным голосом.

— Передавай, — хмуро отозвался Мегуми, всё ещё следя за Годжо, накрытого несколькими одеялами.

Мать передала трубку Фушигуро-старшему.

— Найди в его телефоне номер Куран, — сказал Тоджи сухо.