Когда ласточки кружат над домами

— Он побудет у моей мамы. Он ездит отдыхать по два раза в год. Он все поймет. Нам стоит иногда отдыхать вдвоем. У тебя вообще не было отпуска уже несколько лет.

— Я ездил к моим старикам на праздники, — возразил ей я.

— Это совсем другое!

— Давай просто не будем принимать поспешных решений.

Больше об Индии мы не говорили, но я видел, что Кристина расстроилась, и начал испытывать чувство вины за свою нерешительность, которая на самом деле была единственной причиной моих сомнений.

Той ночью я долго не мог заснуть, и все думал о том, что похоже стал настоящим трусом. Стал одним из тех угрюмых мужчин, которых я видел в детстве и отрочестве. Тем самых, что сидели во дворах моего городка после работы, и лишь сетовали на жизнь. Они всегда казались мне такими слабыми и напуганными, со всеми их: «Выкинь дурь из башки пацан! Послушай, что тебе скажет старший. Хватит тебе страдать ерундой, выброси к чертовой матери все свои книжки. В них написана одна чушь. Жизнь штука сложная. В ней все непросто. И ты должен подчиняться ее законам. Это сейчас тебе кажется, что где-то там есть райские земли. Пойми, ты такой же как все. Так что хватит выделываться и цени то, что имеешь. У кого-то не и этого. Уж мы то знаем».

Но на самом-то деле, ни черта они не знали и не видели. Ведь у них поджилки тряслись от одной мысли о том, чтобы высунуть голову из зыбучих песков своей маленькой жизни. Они всю жизнь сидели на этих лавках во дворах, и искали себе оправдания, среди обязанностей, правил и устоев, которые сами же и придумывали.

Ведь на самом-то деле, у меня не было ни единой преграды. В фотосалоне могла поработать девушка, что иногда подрабатывала на выходных. Конечно мы потеряли бы деньги, но ведь в конце концов, деньги — это просто бумага, о которой я навряд ли вспомню на смертном одре. А Павел был уже достаточно взрослый, чтобы обойтись без нас несколько недель. И от возможно самого яркого путешествия в моей жизни меня отделял лишь страх ненадолго выбраться из темницы, которую я привык называть своей зоной комфорта.

Знаете, меня всю жизнь считали ненормальным, а порой даже инфантильным, лишь потому что я старался жить так, как мне хочется. Когда я решился уехать из городка, чтобы отправится искать свое место в огромном мире, каждый второй говорил мне, что я глупец. А когда я всюду крутился оголтелыми искателями жизни, и метался повсюду, пытаясь разобраться в том, как все утроено и открыть для себя что-то новое, ко мне вновь приходили люди, и говорили, что я занимаюсь ерундой, и что мне самое место в сумасшедшем доме. И даже когда я решил жениться на Кристине, нашлись глотки, которые наперебой кричали, что я слишком легкомысленен. Но вот что я вам скажу, я даже представить боюсь, насколько невыносимо убога была бы моя жизнь, если бы я слушал их «разумные» советы. Наверное, так же убога, как жизнь бесконечных советчиков. Ведь самое глупое, что может сделать человек со своей жизнью — начать принимать решения опираясь на страх.

Утром, я первым же делом объявил Кристине, что мы летим в Индию, чем не мало ее удивил.

Глава 3

И вот, спустя какие-то пятнадцать дней, когда все дела были улажены, я и Кристина сели в отличный новенький поезд, с четырьмя рядами комфортабельных кресел, который должен был домчать нас до Москвы, откуда вылетал наш самолет. За это время, весна как следует укрепилась, и на дворе стоял чудесный апрельский денек, залитый солнцем.

Мы заняли свои места, купили у проводника две чашки кофе, и поезд тронулся, неспешно постукивая по рельсам. А я был просто счастлив, ведь наконец-то смог выбраться из трясины города. Я смог сбежать. От проблем. От волнений. Я был в дороге, и не мог даже представить, куда она меня приведет. Ведь на том конце, меня ждали тысячи бодхисатв, что жили в моих прошлых мечтах, и двадцать гоанских рассветов, по среди вселенского ничего.

Кристина же, тихо спала в своем кресле, или просто смотрела в окно, своими чудесными серыми глазами, в которые я влюбился, в тот самый момент, когда увидел их впервые. Но с этими самыми глазами все было не так уж просто. На самом-то деле, глаза у нее были зеленые с легким сероватым отливом, а я, как выяснилось несколько лет назад, страдал тем, что врачи называют дейтероаномалией, а попросту, у меня было сниженное восприятие зеленого. Поэтому я всю жизнь видел свет немного иным, чем он есть на самом деле, и даже не догадывался об этом. И с тех пор, глядя на нее, я все больше и больше убеждался в субъективности восприятия мира, который выглядел по-разному, в каждой отдельной паре глаз, и был наполнен разными событиями в каждом отдельном разуме.

И все эти мысли роились в моей голове, пока поезд мчался вперед. И мне было наплевать на то, что могли об этом подумать люди, ведь в конце концов — все мы есть пустота. Все пустота. В точности как было написано в буддистских книжках, которые я читал в студенческие годы. Те самые, которые были уже давно забыты, а теперь вновь и вновь всплывали обрывками и цитатами у меня в голове.