Когда луна окрасится в алый

Йосинори оторвал взгляд от чистого листа и посмотрел ей в глаза. Она в ответ только улыбнулась и тонким пальчиком указала на будущий офуда, словно говоря тем самым «продолжай». Йосинори покачал головой и, взяв предыдущий талисман, добавил сначала одно имя, а спустя мгновение – второе. Бумага нагрелась, будто готовая загореться в любой момент, но в итоге все же вернулась к первоначальному состоянию, только казалась чуть более теплой.

Генко хмыкнула, но промолчала, однако самодовольство было написано на ее лице весьма отчетливо, и Йосинори не смог сдержать обреченный вздох. Генко рассмеялась.

Они встречались так уже больше недели: либо Генко приходила в храм, как сегодня, либо Йосинори поднимался к ней в горы, и вместе они тренировались. Порой это были бои на мечах. Генко, как оказалось, мастерски владела любым видом оружия, но отдавала предпочтение либо катанам, либо и вовсе собственным рукам, пальцы которых в полузверином обличье обладали длинными и острыми когтями. Порой Генко наставляла Йосинори в каллиграфии, хотя, стоило признать, нуждался в этом он крайне мало. Его мастерство было на достаточно высоком уровне, чтобы учителя уже могли и сами брать у него уроки, однако Генко часто настаивала на том, чтобы следить за его работой. И иногда ее советы действительно помогали улучшить и без того сильные талисманы.

– Офуда ведь обжигают тебя? – расписывая следующий лист, задал вопрос Йосинори.

– Будь я, как и прежде, в свите Инари-сама, то и сама могла бы создавать талисманы, но изгнание связало мне руки, да еще и понизило уровень способностей, – весьма равнодушно пожала плечами Генко, внимательно смотря на Йосинори и отмечая, что выглядит он сегодня особенно хорошо. – Я не стала обычной кицунэ, но да, теперь качественно созданные офуда могут меня немного задеть. Это не опасно для жизни, но весьма неприятно.

– И если кто-то применит такой талисман на тебе…

– Если ты пытаешься узнать, способно ли это отвлечь меня настолько, чтобы противник уловил момент для атаки, то да – талисман достаточно навредит мне, чтобы я отвлеклась.

Йосинори нахмурился, явно раздумывая над тем, как же изменить офуда. Генко молчала, лишь с интересом следила за ним. Вот только создать талисман, который бы не вредил ёкаю, было невозможно, но, конечно, он мог попытаться.

Генко улыбнулась, глядя на то, как сосредоточенно Йосинори размышлял над талисманом, а после решительно принялся выводить символы богов и кандзи[71] на пергаменте. Движения его были быстрыми; складывалось впечатление, что Йосинори абсолютно уверен в своих действиях. Генко невольно заинтересовалась и даже подалась вперед, но, глядя на надпись вверх ногами, не могла понять, что же Йосинори писал.

Его сосредоточенный вид заставил Генко улыбнуться и терпеливо дождаться окончания работы. Символы показались ей знакомыми, но, с другой стороны, за годы своей жизни Генко видела уже столько талисманов, в том числе и созданных ею самой, что это было не удивительно.

Вместо того чтобы размышлять над создаваемым талисманом, Генко предпочла сосредоточиться на Йосинори. Чуть сведенные вместе брови образовали небольшую морщинку, и Генко с трудом подавила желание разгладить ее пальцем. Это было невежливо, даже грубо. Но желание от этого никуда не пропало, и, чтобы не слишком задумываться о своих странных порывах, Генко принялась рассматривать Йосинори.

Он выглядел… лучше. Йосинори со своей названой сестрой жили в Сиракаве уже почти полмесяца, за которые не произошло ничего существенного. Если не считать наведавшегося в гости Карасу-тэнгу и заскочившего в гости к Генко Кагасе-о, который вновь вознамерился украсть пару кувшинов саке, но которого с шипением, подобно особенно злобной нэкомате[72], выгнала дзасики-вараси. Саке, впрочем, Кагасе-о все равно утащил.

Нынешний Йосинори выглядел более оживленным. В нем все еще скрывалась ненависть. Генко ощущала ее так отчетливо, словно та принадлежала ей самой, но ненависть эта уже не стремилась поглотить Йосинори.

Первые их встречи после возвращения она могла назвать только неловкими. Он странно на нее смотрел, часто хмурился и не отвечал на вопросы, отвлекаясь во время беседы на собственные мысли. Йосинори метался, как пойманная в силки птица. Порой он был собой, тем собой, с которым познакомилась Генко. А иногда той каменной статуей, в которой он запер темные эмоции, и только по состоянию ки Генко понимала, что Йосинори злится.

Когда это происходило, она старалась его отвлечь. Тренировки помогали лучше всего, но порой это были и тихие, спокойные беседы за чаем, занятия каллиграфией и прогулки по лесу в компании мелких духов, которые ластились к Йосинори, словно щенки. В такие моменты Генко отдыхала душой, отпуская тревоги, что все чаще посещали ее сердце. И полностью сосредоточивалась на Йосинори.