Дориан собирался проститься только с одним человеком – с самым важным человеком в своей жизни, той, которая не бросила его даже тогда, когда думала, что
Он чувствовал, что она здесь, в Ледовом дворце. Из-за Аспена в ней проснулись старые привычки. А может, и не только из-за Аспена. Сейчас она наверняка просто сидит на скамейке, глядя в никуда. Вспоминает прошлое, анализирует настоящее, думает о будущем. В нем уже не будет Дориана. Это к лучшему.
Он вновь был прав: Альма сидела в первом ряду и смотрела на лед, будто видела там себя десять лет назад. Она была взбалмошной, веселой, рисковой. Храбрая рыжая девочка, которая пыталась сжечь психушку, чтобы вытащить брата. Она плакала, когда застрелился отец Дориана, будто это ей больно. Она плакала, когда он исчез со свадьбы, будто это она умерла.
Он выдернул из ее уха наушник, и она резко подняла голову и припечатала его взглядом. Вернула наушник на место, и Дориан поднял руку, чтобы выдернуть его вновь, когда Альма, словно дикая рыжая кошка, вскочила на ноги.
– Чего тебе?!
– Я наконец-то пришел, – произнес он, и Альма осведомилась с присущей ей агрессивностью:
– Что?!
Дориан покачал головой и присел на скамейку. Он дал ей шанс уйти, сев подальше от двери, и со страхом ждал ее решения: если она пожелает, он больше никогда ее не увидит. Только напоследок изящную фигуру, вязаное платье, красное пальто. Рыжие волосы, собранные на макушке в пучок. С Дорианом навсегда останется лишь запах ее духов.
Но она не ушла, а опустилась на свое прежнее место и вставила наушники в уши. Десять лет прошло, и Альма больше не та взбалмошная девчонка. Только все тот же опасный цвет волос и красный румянец на бледных щеках. Упрямо сжатые губы. Изящная шея. Тонкие пальцы, вцепившиеся в колени.
– Я люблю тебя, – сказал Дориан без вступлений. Альма ничего не произнесла в ответ и никак внешне не отреагировала. Он даже не был уверен, слышит ли она его. – Я люблю тебя больше жизни.
Слова улетели в пустоту.
Альма сидела не шелохнувшись, но Дориан заметил, что ногти плотнее вцепились в колени, а глаза стали ярче и в них появился предательский блеск.
Дориан отвернулся, чтобы сохранить остатки разума. Он не хотел видеть румянец Альмы, не хотел видеть, как по ее щекам катятся слезы, как она беззвучно сжимает губы и задерживает дыхание. Он бы отодвинулся, чтобы не чувствовать, как ее тело бьет мелкой дрожью, но было поздно – он уже все чувствовал.
– Чтобы ты поняла меня, – сказал он, глядя на лед, – я начну с самого начала. – Альма содрогнулась, и Дориан продолжил: – Когда Дэйзи Келли исчезла, ее искали недолго. Отец организовал поиски, но через пару дней все закончилось, потому что факты говорили об одном: она сбежала подальше от Криттонского Потрошителя. Он всегда был за ее спиной. Больной ублюдок вырезал ради нее сердца. Когда она вернулась беременная и стала утверждать, что целый год ее держал в плену Криттонский Потрошитель, ей никто не поверил. Наркоманка, алкоголичка, беременная. Пропащая девчонка – так все решили. Отец лишь на секунду замешкался. Его ошибка стоила ему жизни. Жизни моей матери. – Дориан не стал приписывать и себя к жертвам. Альма тихо вздохнула, будто думала, что он не услышит в ее голосе горячие слезы. – Дэйзи сбежала из больницы и бесследно исчезла. А затем мистер и миссис Келли ее похоронили. Тогда-то все и началось. Родители думали, что я не знаю, но я знал. Шепотки. Взгляды в школе. У меня были друзья, у матери были друзья, у отца были друзья… Но достаточно было одного-двух взглядов для сомнений.
Перед смертью каждый думает о своем.
В этот момент грудь наполняется тревогой, в каждой секунде слышится дыхание приближающейся смерти, зловещий смех… Повсюду мерещатся знаки, символы приближающейся беды.
Перед смертью можно думать о всяком. О родных и друзьях. О собаке. О несделанной домашке и работе, которая осталась на завтра. О последнем просмотренном фильме – о чем угодно. Или можно застыть в моменте. Быть здесь и сейчас и не двигаться.
Позже, перед самой смертью, Дориана тоже парализует.