Он знал, что Кая где-то там, в ночи, среди тысячи огней-светлячков. Боится. Плачет. Чувствует себя одинокой. Маргарет многое рассказала о своей дочери, и Дориан понимал: девочка боится. Она
Альма никогда не стеснялась: плакала, когда хотела, смеялась, когда хотела, швырялась в него обувью, когда была зла. Она брала, что хотела, и отдавала взамен то, что считала нужным.
– Я должен был позвонить тебе той ночью, – прошептал Дориан ей в лицо, – чтобы сказать, что люблю, чтобы предупредить… чтобы ты… напоследок услышала мой голос.
Он не сказал ей, что погиб в той автокатастрофе, он лишь притворился, что получил серьезные травмы и может умереть в любой момент. Дориан никогда не лгал Альме в лицо, просто не говорил
– Мне жаль, что я не сделал этого. Я все равно никому так и не помог. Я все разрушил…
Альма обессилела от собственных слез и просто повисла на руках Дориана, уткнувшись ему щекой в плечо. Ее тело было мягким и податливым, словно пластилин. От волос пахло шампунем. От Дориана пахло смертью.
– В той аварии я умер, так и не достигнув цели, – прошептал он, коснувшись пальцами ее волос. Он любил их касаться. На ощупь они были легкими и упругими. Сейчас он хотел отвлечься от разговора и сосредоточиться на Альме, но он должен был объяснить ей, что чувствует. Проблема была в том, что он не знал, как это сделать. Это она всегда говорила. Она была горячей. Она была жаром в камине, а Дориан – догорающими углями. Она была шумным прибоем, а Дориан – камнями, на которые обрушивались ее волны. Альма всегда говорила, а Дориан молчал. И это он в итоге ушел, а она осталась.
Он поцеловал ее в макушку и отстранил от себя, и Альма с трудом открыла припухшие веки, но тут же вяло прикрыла их вновь, когда Дориан легким прикосновением поцеловал ее виски.
– Как ты могла подумать, что я просто из прихоти тебя бросил? – спросил он охрипшим голосом. Придется выдавливать из себя эти слова, потому что Альма их ждет, потому что она ждала их от него много лет. Прежний Дориан тоже ждал их, чтобы уйти. Чтобы окончательно умереть. – Я никогда не бросал тебя.
– Ты забыл меня, – прошептала Альма. Ее губы дрожали и брови сошлись на переносице от страданий. Дориан тяжело моргнул, чувствуя, что внутри его разрывает на части.
– Здесь, – выдохнул он, коснувшись указательным пальцем виска, – случился сбой, и я обо всем забыл, но здесь, – он накрыл ее ладонью свою грудь, – я всегда тебя помнил.
Альма громко всхлипнула, содрогнувшись.
– Ну почему ты так поступил?.. – С ее губ сорвался тяжелый вздох.
Дориан чувствовал, как от напряжения дрожат нервы, а сердце превратилось в отбойный молоток, бьющий по ребрам.
Он поцеловал Альму в лоб и на секунду задержался губами на ее белоснежной коже, на которой ярко выделялись прилипшие к влажному лицу рыжие волосы, красные щеки и алые губы.
– Если бы… будь у меня второй шанс, я бы поступил иначе. Я бы вернулся к тебе и прожил с тобой всю свою жизнь.
И вдруг Дориана осенило. Или нет, скорее настало время обдумать мысль, которая давно ждала своей очереди. Она была очевидной, как божий день.
Дело было не в прощании с Альмой, не в том, чтобы извиниться. Проблема
Дориан судорожно глотнул воздух, отстранившись от Альмы и взглянув ей в глаза.
Это будет больнее, чем он думал. Неужели ему придется оставить ее вдовой? Неужели утром она проснется в постели с трупом? Неужели у Дориана нет выбора, и в этом заключается данный Ноем шанс? Причинить еще больше боли себе и любимому человеку – это, по его мнению, лучшее решение? То, что он должен сделать, чтобы наконец-то умереть, – попросить Альму выйти за него?
– Ты выйдешь за меня? – прошептал он, и слова, сорвавшиеся с его губ студеным дыханием, коснулись губ Альмы. Она распахнула глаза и отстранилась.
Зачем он спросил?
Он хотел сказать совсем другое: «Не прощай меня, Альма».
– Да.
– Что? – Дориан опешил и выпустил ее из рук. Совсем не этого он ожидал и уж совсем не думал, что Альма вдруг начнет краснеть. – Что ты сказала?