Когда мертвые заговорят

– Кая. – Ной назвал мое имя, но будто произнес «упокойся» или «замолчи», соскочил с тумбочки и приблизился ко мне, продолжая выглядеть невозмутимым. Если бы на ногах Ноя были тапки-собаки, я бы рассмеялась. Мне стало холодно от одного только воспоминания о том, как неприятно идти по ледяному полу нормальному живому человеку, но прикипела взглядом к его босым ногам, считала шаги – что угодно, лишь бы не поднимать взгляд, лишь бы не слышать его слов.

– Дориан тебя не бросал, – заверил Ной, останавливаясь в шаге от меня. Я так и смотрела в пол, чувствуя себя крошечной, невидимой глазу пылинкой где-нибудь в темном чулане. Ной был выше меня сантиметров на тридцать, но сейчас казалось, будто на сто; его руки, легшие на мои плечи, ощущались тяжелее и весомее, чем когда бы то ни было. Его пальцы сжали мои ключицы, торчащие из-под кофты, больно вонзились в кожу во впадинках. – Дориан тебя не бросал, просто он не любит прощаться. Не умеет. Впрочем, так же, как и ты. И это был его выбор, который ты должна принять. – Я вздрогнула, потому что последние слова Ноя задели за живое. Конечно, я знала, что должна это принять.

Я прошептала:

– Ты его видел?

– Конечно. – Голос Ноя был твердым и бодрым. Обнадеживающим. Словно он пытался донести до моего разума истину: ничего страшного в случившемся нет. Но оно было. Вдруг стало страшно. Очень, очень страшно. Те ростки страха, которые я пыталась уничтожить, все-таки прорывались. Они колючими ветвями обернули мои щиколотки, лодыжки, колени, бедра и поползли вверх по позвоночнику, достигли мозга. – Он сказал, что будет скучать. Сказал, что для него ты стала семьей. Он знал тебя задолго до знакомства и, общаясь с Мэгги, привык к тебе. Он сказал, что сожалеет, что не смог помочь тебе с целью. Сказал, что хочет провести время со своей семьей. – В моем горле стало вдруг тесно и больно. После секундного молчания Ной закончил: – Я сказал, что ты поймешь, потому что и для тебя семья превыше всего.

Слова на ум приходили странные, но именно их я Ною и выдала хриплым голосом, изможденно уронив голову на грудь:

– Внутри меня дыра. Огромная черная дыра. В эту дыру провалились все: Джорджи, папа, мама, Ной Эллисс, теперь Дориан. Они все просто взяли и исчезли из моей жизни, будто их никогда не было – раз – и все! – Я спрятала лицо в ладонях, только бы остудить раскрасневшиеся от возбуждения и гнева щеки.

Ной ничего не произносил, поэтому мой мозг, будто насмехаясь, воспроизводил: «Внутри меня дыра». «Огромная черная дыра». «Пусто и холодно».

Ты же просто призрак, Кая.

Ной мягко и решительно опустил мои руки, и я спросила, взглянув на него:

– А ты?

Он в замешательстве вскинул брови, и я, к своему ужасу, увидела его лицо будто сквозь мутное, но нагретое горячим солнцем, стекло.

– Я? – удивленно переспросил он. – Я никогда не исчезну.

Я против воли рассмеялась, но это был невеселый смех, он был похож на скрип старого колеса или ржавых дверных петель, которые пора бы смазать маслом, – ядовитый, саркастичный, недоверчивый.

– Ты на взводе, – произнес Ной таким голосом, будто его осенило. Руки с задранными до локтей рукавами опять оказались на моих плечах, впились в ключицы. Затем вдруг Ной без предупреждения накрыл мою шею и сцепил пальцы в замок. – Боже! – вдруг воскликнул он, и я вздрогнула.

– Да ведь у тебя жар! Неудивительно, что ты выглядишь так скверно!

– Пожалуйста, прекрати, – попросила я, высвобождаясь из маленького пространства, где я заперла себя вместе с Ноем. Чтобы скрыть нервозность, я приблизилась к плите, проверила воду в чайнике, включила газ. Затем приготовила свою кружку и бросила в нее из жестяной банки, которую Ной приспособил под заварку, пакетик ромашкового чая.

Я была напряжена и все ожидала от Ноя какого-то подвоха. Ждала, что он незаметно, беззвучно подкрадется ко мне сзади и нападет с вопросами, или намеками, или прочтет мои мысли. Самое плохое – мысли. Они хаотично крутились, толкались, разрушали мою стену уверенности и бесстрашия.

– Да, Кая, – твердили они, – разрушай себя, почему нет?

– Ты ведь и так уже призрак, Кая Айрленд. Убей себя, убей себя, да убей же ты себя наконец, сопливая девчонка.

Мысли были горячими, будто булочки из духовки, напирали друг на друга.

– Да ведь ты все равно умрешь.

Внезапно я вспомнила Аспена, его пустой взгляд и бездушные слова: «У меня нет депрессии, я не сплю». Он принимал лекарство, чтобы чувствовать себя лучше.

И в моем кармане сейчас две таблетки. В сумке – еще пузырек.

Я сглотнула, глядя в кружку. Желтое на белом. Попыталась сосредоточиться на странном, но привычном запахе чая, но таблетки вдруг стали весить тонну, оттягивать карман, отвлекать.

«У меня нет депрессии, просто я не сплю».

– Кая.