Когда мертвые заговорят

Ной молча смотрел на меня несколько секунд, будто размышляя над моими словами или словно и на моем лице были шрамы, от которых он не мог отвести взгляда, а затем, приняв решение, осторожно наклонился ко мне и прильнул теплыми губами к моим волосам на макушке.

– От тебя пахнет дождем, – сказал он, так же медленно отстраняясь. Когда наши взгляды встретились, он добавил: – И еще от тебя пахнет больницей и лекарствами.

– А от тебя сегодня ничем не пахнет, – сказала я. Ной отвернулся, осторожно выпрямляясь. Я поняла, что наконец-то поступила правильно. Наконец-то я сделала что-то вовремя, успела на поезд, мчащийся в нужный мне пункт назначения. Едва-едва, но ведь успела. Теперь Ной не выглядит таким потерянным и незнакомым, как минуту назад, когда я чуть слабовольно не бросила его одного.

Он произнес:

– Тебе не придется реагировать, потому что я не знаю, что именно чувствую. – Он сцепил пальцы в замок и наклонился вперед, напрягая бицепсы – будто хотел перегнуться через стол и посмотреть, что находится в шкафчике снизу. На шее и плечах напряглись мышцы, растянутая футболка на мгновение облепила спину, прорисовывая каждый мускул.

– Наверное, у меня тоже есть такая дыра в груди. Если ты веришь, что у меня есть душа… – он со смешком бросил на меня взгляд, – ее часть умерла сегодня вместе с Дорианом.

Я осторожно придвинулась ближе, чтобы проявить участие, например, коснувшись его, но скрип ножек стула был таким громким, что мы оба вздрогнули. Мне стало неловко, а Ной вдруг выдал:

– Однажды я привязался к человеку, потому что пошел на поводу у собственного эгоизма, и с тех пор чувствую, что необратимо меняюсь.

Я изнывала от необходимости пошевелиться, подняться на ноги и пройтись по кухне, но боялась, что Ной решит, будто мне не интересно или я избегаю разговора. Поэтому я сделала глоток ромашкового чая и, помедлив, предположила:

– Девушка, о которой ты говорил на Хэллоуин?..

– Нет, – Ной качнул головой и глянул на меня чуть удивленно, будто не думал, что я помню такую «мелочь». Мне не понравился его взгляд, но я промолчала. – Это был парень. Я знал его очень, очень много лет. Практически воспитал его… И когда он ушел, я почувствовал себя очень странно. Я сам отпустил его, позволил прожить жизнь, которая была ему изначально отведена, но избавиться от чувства опустошенности не смог.

– Значит, и ты испытываешь одиночество, – пробормотала я, но так тихо, что Ной не услышал. Мысленно я просила его молчать о договоре из клетки Стивена Роджерса. Не знаю, откуда возник этот страх, ведь рано или поздно мне придется узнать все нюансы, выяснить, почему Ной не забрал меня, почему много лет назад оставил в живых… Но только не сейчас. Дориан ушел только что, и мне вскоре придется последовать за ним. Не хочу перед окончательной смертью думать о договоре. И все же, несмотря на страх, я не могла попросить Ноя промолчать, обойти эту тему стороной.

Он выглядел беспомощным, а еще – как человек, переживший сильное потрясение. Ссутулился на стуле, глядя в свои колени, сжимал пальцы в замок до такой степени, что отчетливо выступили молочно-белые костяшки. Мне захотелось накрыть их своей ладонью и бережно разжать кулаки, в которых Ной будто запечатывал собственные чувства и воспоминания. Но я так ничего и не сделала.

– Возможно, изначально это была моя проблема. – Он бросил на меня взгляд из разряда «пойми, о чем я думаю». – На самом деле это я боюсь смерти.

Меня будто током ударило воспоминание.

«Почему ты боишься смерти?» – спросил у меня однажды Ной, и я ответила, что не боюсь ее, просто страшусь, что не успею выполнить все свои дела.

По выражению моего лица Ной понял, что я вспомнила тот давний разговор. Уголки его губ грустно опустились, а брови сошлись на переносице. И я подумала: как можно было думать, будто Ной ничего не чувствует? Он чувствует слишком много. Он чувствует даже больше меня.

– Я боюсь смерти, – шепнул он, – потому что для вас это конец. Мне больно отпускать вас – тебя и Дориана. Но Дориан уже ушел, и теперь я чувствую, что лишился чего-то… важного. И боюсь, что, когда уйдешь ты, будет больнее в сто раз. И… – Ной подыскивал подходящие слова, прикидывал так и сяк, как озвучить свою мысль. И наконец сложил ладони в молитвенном жесте и накрыл ими переносицу. – Я не знаю.

Я нашла в себе силы пошевелиться и даже до того, как поняла, что делаю, положила свою трясущуюся от жара ладонь на его спину, а затем провела ею вверх и вниз. Как и минуту назад, под истончившейся серой тканью напряглись все мышцы, и я поспешно потерла свои ладони друг о друга, согревая их.

– У меня холодные руки? Извини.

– Нет, не холодные, – сказал он, но так, будто имел в виду что-то совсем другое. Мы посмотрели друг на друга, и я, не в силах разгадать его взгляд, повторила:

– Я ведь сказала: я выслушаю что угодно, ты только говори.