Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Он покашливает и осторожно освобождается.

— Это Дороти. Дороти, это моя подруга Элви.

— Хм, Элви? Как тот парень из «Энни Холл»?

— Оно пишется по-другому, — бормочу я. Вокруг нее тяжелое сладкое облако — то ли от парфюма, то ли от шампуня, что-то искусственное. От запаха у меня чешется в носу.

— Тебе нравится этот фильм? — спрашивает она. Я не знаю, к кому из нас она обращается, но поскольку я его не смотрела, сказать мне нечего.

Стэнли, чтобы заполнить паузу, принимает удар на себя:

— Это один из моих любимых фильмов.

Она светится.

— И моих.

Я хочу, чтобы Дороти ушла.

Я делаю шаг к Стэнли и беру его за руку так быстро, что он едва не подпрыгивает. Взгляд Дороти перескакивает на мои пальцы, вцепившиеся в его бицепс. Я не двигаюсь с места. Приятно наблюдать, как ее слишком белая улыбка гаснет.

Она хмыкает:

— Ну что, тогда до завтра?

— Конечно, увидимся!

Ее взгляд вонзается в меня, затем она смотрит на Стэнли. Она задерживается еще на несколько секунд, разворачивается и уходит обратно.

— Элви, — голос у Стэнли напряжен.

Я освобождаю его руку.

— Прости. — Я даже не заметила, как крепко его схватила.

— Что случилось?

Я скрестила руки на груди. Еще минуту назад я так хотела поговорить с ним, а сейчас даже вспомнить не могу, что собиралась сказать.

— А вы с ней… в смысле она — твоя… — я сглатываю. В груди щемящее чувство, словно сильные пальцы сжимают мое сердце.

— Она со мной в группе по нейробиологии, — отвечает он озадаченно.

— Она была, — я указываю на его руку, — с тобой.

— Ах, это! Ну это просто, знаешь, — он делает жест в сторону палочки. — Она проявила внимание. С тех пор как я сломал ногу, она настояла на том, чтобы все время меня сопровождать. Это утомляет, конечно, но мне смелости не хватает сказать ей, чтобы перестала.

Невидимая рука перестает сжимать мое сердце, но остается странный осадок на душе, неприятное осознание собственной реакции.

— Так зачем ты приехала? — спрашивает он. — Я хочу сказать, что рад тебя видеть. Просто это так неожиданно.

Я смотрю на свои ботинки. Смятение во мне сгущается. Мне нужно пространство, чтобы подумать, чтобы разобраться с этими чувствами.

— Я просто хотела увидеть тебя. Но я… мне надо ехать.

— А, — он сводит брови. — Ну хорошо, тогда поговорим позже.

Я сажусь в машину. Я еду, крепко сжимая руль. Она просто знакомая, одногруппница, Стэнли так сказал, и я ему верю. Но плотный узел, завязавшийся в животе, все не исчезает.

Я смогла убедить себя, что мы со Стэнли находимся в одинаковом положении: два изгоя на обочине общества, но на самом деле это не так. У него куча возможностей, даже если он пока не осознает этого. Когда он шел с Дороти, оба выглядели так расслабленно, так непринужденно, нормальные люди считают это само собой разумеющимся.

Болезненное ощущение в моем животе — не ревность. Все не так просто. Это осознание того, что я никогда, никогда не смогу дать ему то же чувство беспечности.

Со мной всегда будет сложно.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Некоторое время я просто катаюсь, не задумываясь даже, куда еду. Сознание плывет, и тело действует на автопилоте. Когда я прихожу в себя, понимаю, что нахожусь на парковке моей старшей школы — большого административного здания из бежевого кирпича с узкими окнами.

Зачем я сюда приехала? Я годами избегала этого места.

Иногда мне все еще снятся коридоры — оливково-зеленая плитка на полу и унылые синие шкафчики. Я помню затхлый бумажный запах, смесь старых ковров, заламинированных объявлений и опилок.

Часть моих воспоминаний расплывчата, потому что почти все время здесь я провела в медикаментозном тумане. Доктор Эванс, мой психиатр, постоянно увеличивала дозу успокоительных препаратов, но сколько бы таблеток я ни принимала, я продолжала чувствовать растущее внутри напряжение.

— Я хотела бы, чтобы не нужно было принимать таблетки, — сказала я ей однажды во время еженедельного приема. — Я хотела бы, чтобы мне не нужно было все время контролировать свои эмоции.

— Симптомы, — ответила она. — Лекарства контролируют твои симптомы.

Я вышла из кабинета с ощущением, что она откусила невидимую часть меня.

Отраженный солнечный свет заливает окна, окрашивая их в цвет расплавленного золота. Зрение становится нечетким. И внезапно мне снова десять лет, я маленькая худощавая девочка с косичками, бледной кожей и отсутствующим выражением лица. Я плетусь по узкому коридору, наблюдая за своим размытым отражением на блестящей плитке.

Раздается взрыв смеха. Впереди я вижу трех парней, окруживших пухлого мальчика поменьше с покрасневшими и опухшими от слез глазами. Я узнаю его. В прошлом году его отец совершил самоубийство, все об этом говорили.

— Ты ведь знаешь, почему он покончил с собой? — раздается чей-то громкий голос. — Он не смог вынести, что его сын — гомик.

Новый взрыв смеха.

Кровь пульсирует в моей голове все сильнее. Красноватая дымка застилает глаза. Я медленно приближаюсь к ним.

Один из взрослых мальчиков поворачивается ко мне с усмешкой:

— Смотрите-ка, это же Робо-тор-моз…

Мой кулак влетает ему в зубы, откидывая его назад. Его руки разлетаются.