Когда мое сердце станет одним из Тысячи

— Вот видишь? — говорит мама, светясь. — Тебе просто было нужно правильное лекарство.

Когда мы снова покупаем в аптеке лекарство, я выбираюсь из своей комнаты после того, как мама легла спать, достаю таблетки из аптечки, спускаю их все в унитаз и снова засыпаю в пузырек витамины.

Некоторое время все идет как надо.

А потом все меняется. Я замечаю, что мама все больше времени проводит, сидя за столом в своей комнате, просматривая бумаги и что-то записывая, и постоянно что-то бормочет себе под нос. Телефон звонит все чаще и чаще. И всякий раз, когда я хочу ответить, она говорит: «Не бери». К нам начали приходить большие конверты с красной надписью «ПОСЛЕДНЕЕ УВЕДОМЛЕНИЕ». Я понимаю, что происходит что-то плохое, но когда спрашиваю у мамы, она качает головой и улыбается, говоря: «Тебе не о чем беспокоиться».

Однажды, ближе к концу августа, мама возвращается с работы со странным выражением лица. Глаза у нее широко распахнуты и точно стеклянные, рот приоткрыт, словно она еще не проснулась.

— Мама, — говорю я, — что случилось.

— Ничего. — Она запирается в комнате.

Я зову ее. Я стучусь в дверь. Сначала она не отвечает. Потом я слышу, как она шаркает по ковру и отвечает слабым, хриплым голосом:

— Мне нехорошо, милая. Мне нужно побыть одной.

Больше тем вечером она не выходит из комнаты, даже чтобы поесть. Наутро она тоже не выходит. Мне становится страшно. Я стучусь в ее дверь.

— Мама, с тобой все в порядке.

Через несколько минут я снова стучусь:

— Мама.

Спустя время я слышу ее голос, скрипучий и почти неразличимый через дверь:

— У меня грипп. Мне просто нужно отдохнуть.

Проходит еще день, а мама все сидит в своей комнате. Я не умею готовить, поэтому ем сухой завтрак прямо из коробки.

Еще чуть-чуть, убеждаю я себя. Она скоро поправится.

Только вот я знаю, что это не грипп.

Телефон продолжает звонить, визгливая трель раздается по всему дому, пока мама наконец не выходит. У нее пустое выражение лица, глаза набухли, волосы всклокочены. Она подходит к телефону, выдергивает его из розетки и возвращается к себе, закрывая дверь.

Когда мама выходит из комнаты, она садится за кухонный стол и сидит с опущенной головой.

— Мама…

Она поднимает голову, очень медленно.

— Сколько времени прошло?

Я отвечаю не сразу:

— Три дня.

— Боже, — она закрывает глаза и прижимает к ним ладони. Я жду. — Прости. Просто… Я больше не знаю, что делать. — Долгая пауза. — Я потеряла работу.

Я осторожно подхожу к ней, словно к раненому зверю, и сажусь на стул рядом.

— Ничего, ты можешь найти другую.

— Это не так просто.

Я кладу свою руку поверх ее, потому что не знаю, что еще сделать.

— Я оставила тебя одну, — шепотом говорит она. Ее рука дрожит под моей. — Я оставила свою малышку одну.

— Все в порядке, я в порядке. — Мой желудок сжимается в твердый, тугой комок.

Слеза падает на стол.

— Прости, Элви.

Я тяну себя за косичку, снова и снова.

Ее глаза останавливаются на моей руке, она смотрит на меня. Потом ее голова снова падает в ладони.

Когда она начинает говорить, голос ее звучит тихо и хрипло.

— Я не справилась с ролью матери. Я не могу позаботиться о тебе, как тебе нужно. У меня никогда не получалось. А теперь мне даже нечем платить за твое лекарство. Все только стало налаживаться, а теперь все кончено.

Она опускает голову, ее длинные волосы закрывают лицо, как занавес. Ее тонкие плечи сутулятся.

— Ничего не осталось. Я даже не знаю, чем платить за электричество в этом месяце. Кондиционер сломан. Все сломано.

Я сильнее тяну косичку, раскачиваясь вперед-назад на стуле.

— Пожалуйста, не делай так, — шепчет она.

Я хватаю себя за запястье и силой заставляю остановиться.

Она качает головой.

— Нет, нет. Ты не можешь с этим справиться. Прости. Просто… я не знаю, что делать. Без работы у нас не останется медицинской страховки, и я не знаю, что с тобой станет без этих таблеток.

Но, мамочка, я неделями их не принимаю, и со мной все в порядке, видишь?

Я не произношу этого вслух, потому что не знаю, что будет с ней, если я признаюсь. Все может стать еще хуже.

— Не думаю, что со мной что-то не так, — осторожно говорю я вместо этого.

Она вяло улыбается.

— Твой отец всегда говорил то же самое.

Я не знаю, что на это ответить. Поэтому наливаю воду в чайник, чтобы заварить ромашковый чай. Иногда после него мама чувствует себя лучше, но это не всегда работает. На этот раз, думаю, чай не поможет.

— Я не знаю, что делать, — шепчет она.

Я ставлю чайник на плиту.

— Я заварю чай, — говорю я.

Мама смотрит прямо перед собой. Ее лицо обмякло, рот приоткрыт, словно она забыла, как использовать мышцы лица.

— Я больше так не могу. Просто не могу. Но я не могу оставить тебя одну.

Я замираю. По спине бегут мурашки.

— Ты уезжаешь?

Она не отвечает.

— Не оставляй меня, пожалуйста, — говорю я.

Она поднимает голову, на ее лице странное выражение. Потом она улыбается.

— Не волнуйся, родная, я никуда не уеду.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ