Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Я прохожу маленькое красно-желтое строение с пластиковым улыбающимся петухом над входом. «КУРОЧКА КЛАКИС» — написано на вывеске. На доске объявлений в витрине красным маркером написано «СРОЧНО ИЩЕМ СОТРУДНИКОВ».

Я захожу внутрь.

Через несколько минут я уже сижу в зале за одним из покрытых крошками столов, заполняя простую анкету на одну страницу. Менеджер Линда с темными кругами под глазами и с седыми нитями в волосах предлагает мне пройти собеседование прямо на месте.

— Так вы работали в зоопарке? Ну, здесь вы будете как дома, — смеется она. Я не понимаю шутку. — У вас есть машина?

— Да.

— Хорошо. Вы можете начать сейчас? Кассир, который должен был выйти, только что уволился, и никто не может подменить его в эту смену. Мне нужен кто-то, кто справится с вечерним наплывом посетителей.

Сердцебиение учащается. Этого не может быть. Кажется, что все слишком просто.

— Звучит… звучит хорошо!

Она выкладывает на стол пакет: желтая униформа, упакованная в прозрачный мятый полиэтилен:

— Добро пожаловать в команду.

Я переодеваюсь в уборной. Форма кажется жесткой и накрахмаленной, еще есть ярко-желтая шапочка с красным петушиным гребешком. Когда я возвращаюсь, Линда проводит меня через дверь с надписью «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД» на кухню, заполненную паром. Мужчины и женщины в фартуках жарят курицу в чанах с кипящим оранжевым жиром. Один из мужчин ухмыляется мне, обнажая полоску белых зубов, и быстро говорит что-то на испанском. Остальные смеются.

На стене висит расписание. Кто-то нацарапал поверх него черным маркером «НА ХРЕН КЛАКИС».

Линда бросает взгляд на надпись и снова смеется.

— Это, наверное, Роб.

Я предполагаю, что Роб сегодня и уволился. Не знаю, что на это ответить.

Линда проводит быстрый ознакомительный тур и показывает, как обращаться с кассой.

— Я буду учить тебя по ходу, но сейчас нам не хватает персонала, поэтому все будет немного суматошно. Ты принимаешь заказы, я их собираю. Самое главное: после того, как повторишь заказ, спроси, не хотят ли они картофельных пальчиков.

— Что это.

— Картошка фри, но мы называем ее по-другому.

Посетители начинают подтягиваться. Первый час или около того, все идет относительно хорошо. Все, что от меня требуется, — повторять их заказы и выдавать сдачу. Затем людей становится все больше, справляться становится сложнее. Вырастает длинная очередь. На кухне, отвлекая меня, гремит посуда. Каждый звук кажется в несколько раз громче.

— Не желаете картофельных пальчиков, — спрашиваю я.

Мужчина в деловом костюме морщит лоб, и его парик сползает назад:

— Я только что их заказал.

— Я все равно должна спросить. Это правило.

— Так… вы хотите спросить, хочу ли я еще одну порцию или что?

Я замираю.

— Уже дайте мне чертову картошку! — говорит он.

Линде, до того собиравшей заказы, пришлось разбираться с недовольным клиентом по телефону. Я осталась одна. Приняв заказ, мне каждый раз приходится оборачиваться и набирать кусочки жареной курицы, толстую картофельную соломку и порции макарон с сыром в одноразовые тарелки.

— Эй, давай быстрее! — кричит кто-то. — Я уже пятнадцать минут тут стою!

Я дергаюсь и роняю кусок курицы на пол.

Телефон в офисе снова звонит. Я не знаю, где Линда. Духовка пищит, это означает, что то, что находится внутри, готово, но нет времени пойти и достать это. В воздухе повисает запах горелого печенья. Руки начинают трястись, и мне сложно достать нужную сдачу из кассы.

В «Хайкори-парке», когда у меня бывали эмоциональные перегрузки от людей или шума, было довольно просто найти уединенное место, где я могла взять себя в руки. Здесь же негде спрятаться, нет воздуха.

Все начинает расплываться, я двигаюсь на автопилоте. Клаки, цыпленок-талисман, щерится на меня с плаката на стене. Его лицо плывет, глаза выливаются из глазниц, словно потекшая краска. А может, это мои мозги поплыли. Люди в глазах мерцают и искажаются, словно я смотрю на них сквозь кривое зеркало, а стены плавятся в красно-желтый вихрь. Череп превратился в эхо-камеру, искажая каждый звук. Кто-то кричит. Потом уже кричат многие. Я проваливаюсь внутрь себя.

Тело движется само, пока я перелезаю через стойку и проталкиваюсь сквозь толпу к дверям. Собственное быстрое дыхание эхом звучит в ушах, заглушая внешний шум. Когда наконец голова проясняется, я сижу, сжавшись в комок, за мусорными баками среди промокших, мятых комков вощеной бумаги.

Через несколько часов я возвращаю форму, и Линда платит мне наличными за одну-единственную вечернюю смену. Тридцать пять долларов.

Вернувшись домой, я обнаруживаю на полу записку: «Несколько жильцов жаловались на странный шум из вашей квартиры. Они сказали, что похоже на звуки животного. Как вам известно, животных держать ЗАПРЕЩЕНО. Пожалуйста, НЕМЕДЛЕННО разберитесь с этим. Если я получу хотя бы еще одну жалобу, вам придется СЕГОДНЯ же заплатить за аренду».

Очень много больших букв. Обычно это дурной знак.