Когда мы потерялись в Стране снов

И их понесло. Я слушаю их ссору, вместе с доктором, которому явно неловко, и растерянными дядей Питом и бабулей. Я ничего не говорю – просто выхожу из комнаты, закрываю за собой дверь и умудряюсь до самой парковки сдерживать слёзы – а там они начинают литься, как из шланга. Я не вижу папину машину, так что просто сижу на каменном заборе и всхлипываю.

Я плачу из-за Себа, застрявшего в жуткой стране снов, которому с каждым часом становится всё хуже. Плачу из-за Кеннета Маккинли, печального старика, умершего одиноким и забытым. Плачу из-за себя, несправедливо обвинённого в том, что я ударил брата, когда он лежит в коме. Но в основном я плачу из-за страха: потому что теперь я знаю, что у меня остался лишь один выход.

Конечно, доктор ошибается. Это точно. Можно анализировать Сновидаторы, и изучать их, и ломать сколько влезет. Но они с его дурацкой девушкой ведь не пользовались ими, так? Они не ложились под ними спать, не делили сны, не ходили на испанских галеонах, не испытывали всего… всей… этой магии. Не так ли?

Однако в одном я полностью уверен.

Я должен действовать, и поскорее. Я должен пробраться в похоронное бюро Беккеров и украсть последний оставшийся Сновидатор.

Глава 65

Мама с папой остаются ночевать в больнице в комнатах рядом с палатой интенсивной терапии. Бабуля и дядя Пит отвезут меня домой и останутся у нас. Мы в машине дяди Пита, и ни он, ни бабуля за последние десять минут не сказали мне ни слова. Это укрепляет меня в мысли, что они думают, что:

а) Я ударил Себа по лицу, пока он лежал в коме в больнице. Зачем бы мне так делать?

б) Если я так сделал, значит, скорее всего, я – каким-то образом – виноват в текущем состоянии Себа.

Что ж, по крайней мере наполовину они правы.

Что до меня – меня разговаривать не тянет. В голове у меня и без разговоров хватает мыслей.

Я смотрю в окно, когда машина сворачивает с прибрежной дороги налево, к дому. Вечер пасмурный и влажный, и даже бриз с сиренево-серого моря не тревожит, как бывает обычно, листву на деревьях. У отеля стоят, смеясь, люди с напитками в руках; на остановке ждёт небольшая толпа приехавших на денёк отдыхающих с сумками-холодильниками и испачканными в песке ногами; а чуть дальше по тротуару топает знакомая фигура вместе с едва ковыляющим чёрно-рыжим псом…

– Останови! – кричу я. – Останови, пожалуйста!

– Что стряслось, приятель? – спрашивает дядя Пит, поворачиваясь ко мне, и машина немного виляет.

Это точно она – Кез Беккер – а рядом с ней плетётся Деннис.

– Ничего. Просто мне нужно поговорить вон с той девочкой. Видишь? Той, с собакой!

Но мы едем слишком быстро и уже миновали её.

– Сьюзен? Это я… Угадай что? Я только что видел, как Денниса выгуливала возле отеля Кез Беккер.

Я в своей комнате, лежу под крюком, на котором когда-то висел Сновидатор. Я сказал дяде Питу и бабуле, что не голоден (неправда), и что устал (неправда), и что поднимусь наверх почитать (тоже неправда).

– Что? – переспрашивает Сьюзен.

– Денниса. У Кез Деннис – пёс Кеннета Маккинли?

– Ясно…

– Слушай. Себ… он не поправляется. Если честно, ему становится хуже. Мы должны действовать быстро. И ключ ко всему – Кез Беккер.

– Ключ к чему?

– К тому, чтобы стащить Сновидатор из похоронного бюро!

– И как мы заставим Кез нам помочь?

– Не знаю, – признаюсь я. – Об этом я ещё не подумал.

– Понятно, – в её голосе звучит сомнение. – Но… уже темнеет, и Мола…

– Нет, – говорю я. – Времени мало.

Я рассказываю ей всё, что случилось в больнице, как Себ вертелся на койке, и как у него появилась отметина на лица, и об ОИТ…

– Как скоро ты сможешь со мной встретиться? – спрашивает Сьюзен. Её голос меняется вдруг с сомневающегося на решительный.

– Как скоро? В смысле сейчас?

– Ты сказал, дело срочное.

– Знаю. Но я не могу просто… уйти. У меня дома родственники.

– Найдёшь способ. Двадцать минут. У монастырских ворот. У меня есть идея.

Я делаю глубокий вдох и гляжусь в зеркало. Это что, я? Светлые волосы, смахивающие на копну сена, глаза цвета соплей (описание Себа) и веснушки на носу на месте… это всё по-прежнему. Но что-то изменилось. Я что, выгляжу старше? Это глупо. Почти двенадцатилетний человек не может внезапно начать выглядеть старше.

Может, это просто внутреннее ощущение. Я провожу рукой по волосам и касаюсь того места, которым много недель назад ударился о свод пещеры, когда взлетел в самый первый раз. Теперь уже не больно, там нет ни шишки, ничего такого, но это заставляет меня задуматься.

Я возвращаюсь к кровати и ложусь, пытаясь устроить голову так, чтобы задевать тем самым местом изголовье, но у меня не получается. По крайней мере, это не так просто. Помните, я делал так в то первое утро, но я просто подумал, что, наверное, ударился головой о стену. Теперь я знаю, что это не так.

Удар головой из сна стал реальным, прямо как и следы от зубов, прямо как ссадины на запястьях Себа…

Всё с самого начала шло неправильно!

Я встаю с кровати, стискиваю челюсти и говорю так решительно, как только могу:

– Ты сможешь, Малки.