Когда мы потерялись в Стране снов

– Не знаю, Малки. Но я бы сказала… возможно? Ну то есть разве не так люди поступают? В разных там фильмах? Вот ты умер и всё такое, лежишь одетый в свой лучший костюм – или, в случае Кеннета Маккинли, килт, – а в руке у тебя фото, или ожерелье, или что-то, что было для тебя важно.

Это правда? Так всё и бывает? Сьюзен выглядит как-то не очень уверенно. Я делаю глубокий вдох и говорю:

– Я не хочу этого делать.

– Что делать, Малки?

– Даже говорить не хочу.

– Что говорить, Малки?

Я понимаю, к чему она ведёт. Это хитро. Она заставляет меня сказать это вслух. А как только я скажу, оно станет реальнее. Я выдавливаю из себя слова.

– Я… мне придётся украсть… последний в мире Сновидатор у… у мертвеца?

Сьюзен улыбается – немного печально, как будто знает, насколько тяжело мне это даётся.

– Да. Но не тебе. А нам.

– А ты тут при чём? Почему ты мне помогаешь?

Она поправляет очки и смотрит на меня своими бездонными тёмными глазами. Как будто я задал самый тупой на свете вопрос. Ей самой ответ кажется совершенно очевидным, и, поскольку теперь я её знаю, я понимаю, что она говорит чистую правду, и мне становится приятно.

– Потому что я твой друг, – отвечает она.

В этот момент что-то между нами меняется. Отныне что бы ни случилось – что бы ни произошло с Себом – я в этом не один.

Я открываю мамин ноутбук, и пару мгновений спустя мы разглядываем похоронное бюро в режиме просмотра улиц.

Беккер и сыновья

Ритуальные услуги и надгробные плиты

Это довольно нового вида здание, состоящее из двух соединённых друг с другом частей: вот приёмная с современными стеклянными дверями и большими окнами, а рядом с ней крыло покрупнее, с узкими окнами под крышей и двойными дверями в дальнем конце. Я с усилием сглатываю. Это безумно, абсурдно, противозаконно, опасно и просто странно. Но, возможно, это мой единственный шанс.

– С чего нам вообще начать? – хриплю я. В смысле, я и раньше творил всякую сомнительную фигню и вечно попадал в неприятности, но это совершенно новый уровень сомнительной фигни. Тем страннее тот факт, что рядом со мной сидит девочка, которая, наверно, за всю жизнь не сделала ничего плохого, и что именно она и предложила эту идею.

– Не знаю, – говорит она. – Но нам нужно сделать это поскорее, так? Времени у нас немного. Думаю, сегодня вечером.

Тут я слышу, как по лестнице спускается папа, и быстренько закрываю окно браузера. Папа входит на кухню и явно несколько удивляется при виде Сьюзен.

Она встаёт – встаёт! – и говорит:

– Здравствуйте. Я Сьюзен Тензин. Друг Малки.

Ого, взрослые же обожают такую дребедень, а?

Папа останавливается, устало улыбается ей и отвечает:

– Здравствуй, Сьюзен.

– Мне очень жаль, что так вышло с Себастьяном.

– Спасибо, милая.

– Я как раз собиралась уходить, правда, Малки?

Десять минут спустя мы с папой едем в машине обратно в больницу. Уходя, Сьюзен сказала мне:

– Я тебе попозже напишу, – и мысль об этом и о том, о чём мы практически договорились, заставляет меня притихнуть.

Я что, правда только что согласился на это? Я не совсем уверен. Я до сих пор отчасти надеюсь, что – каким-то образом – заберу наши Сновидаторы из больницы. Из-за этого в машине я помалкиваю.

Папа, кажется, и не против. Может, он тоже считает, что тишина полна ответов.

Глава 63

Бабуля и дядя Пит – это мамины мама и младший брат, и к тому времени, как мы приезжаем в больницу, они уже там, сидят с мамой в бежевой комнате под нарнийским львом Асланом.

Между ними стоят коробка салфеток и пустые стаканчики из-под кофе. Глаза у них покраснели и опухли. За дверью быстро ходит из стороны в сторону медперсонал, и я некоторое время пытаюсь представлять, что пришёл сюда по какой-нибудь обычной причине, но в больницу никогда не приходят по обычной причине, не так ли?

В комнату входит человек в халате. Он объясняет, что доктор Ниша ушла домой и что теперь с Себом работает он.

Я не запоминаю его имени, но он даже и не смотрит в мою сторону. Он явно нервничает и даже не садится.

Хороших новостей нет. Давление и частота дыхания у Себа снизились, и, хоть доктора по-прежнему «настроены оптимистично», судить ещё рано, и они до сих пор не могут выяснить, что именно с ним происходит.

Разговор заходит об ОИТ – я знаю, что это значит «отделение интенсивной терапии», видел по телевизору: туда попадают с самыми серьёзными случаями, хотя Себ лежит не там. Пока что.

– Можно мне его увидеть? – спрашиваю я доктора.

Я остаюсь с Себом наедине в его палате.

Я слышу, как мама и дядя Пит о чём-то тихонько переговариваются с медсестрой в коридоре. Себ выглядит в точности так же, как утром. Целую вечность он неподвижен, потом вдруг немного дёргается – шевельнёт рукой или глаза начнут двигаться под веками, а потом снова замирает, только грудь вздымается под простынёй. К его руке подсоединена капельница, какой-то ещё шнур ведёт от запястья, а на лбу какая-то лента.