– Это называется Сновидатор, и…
– Что ж, как бы оно ни называлось, Малки, похоронный агент забрал это и похоронит вместе с Кеннетом. Последняя воля. Уверена, вам хотелось бы проявить к нему уважение. И какого бы чёрта вы ни задумали с того самого первого вечера – это закончится здесь и сейчас, ясно?
Она смотрит на нас так, будто ожидает ответа. Сьюзен торжественно отвечает:
– Конечно.
Кажется, Анди довольна. Она повторяет:
– Конечно. А теперь, если у вас больше нет вопросов, дети, у меня дела. Мне очень жаль, что это произошло. Я была с ним три года. Я точно знаю, что он был рад встречам с вами.
– Ещё кое-что, – говорит Сьюзен. – Что случилось с Деннисом?
Старый Деннис! Как я мог о нём забыть? Конечно, нужно признать, что он ничем особенно не занимался, только пускал газы и спал (часто одновременно), и мне кажется, он так до конца и не забыл нашу первую встречу на заднем дворе, но всё же…
Как только Сьюзен произносит его имя, из-под дивана доносится шебуршание, и показывается седая голова Денниса.
– Деннис! – восклицает Сьюзен и приседает, чтобы его погладить. Честное слово, я ещё никогда не видел настолько печальное животное. Он поднимает влажные янтарные глазищи на Сьюзен, а меня как будто и не замечает вовсе. Из-под дивана раздаётся единственный стук: Деннис отрывисто виляет в ответ на доброту Сьюзен.
– Думаете… думаете, он знает… про Кеннета?
– О да, – торжественно отвечает Анди. – Он лежал с ним рядом. Как он влез на кровать, я понятия не имею, но как-то умудрился. Он всё понимает, этот пёс. И если собачье сердце может разбиться, то оно прямо сейчас расколото на миллион осколков.
Мы выходим на улицу, я и Сьюзен, и никто не знает, что сказать, так что мы молча шагаем, пока не оказываемся у скамейки рядом с парусным клубом, на которой сидели раньше: мы оба как будто знали, что придём именно сюда и снова сядем на эту скамейку. Я чувствую, что именно это нам нужно сделать – теперь, после того, как мы узнали, что мистер Маккинли умер.
Я гадаю, не расплачется ли кто-то из нас, и то и дело кидаю косые взгляды на Сьюзен, проверяя, но каждый раз вижу, что она просто сидит с закрытыми глазами, прямой спиной и слегка приподнятым лицом, обращённым к ветру с моря – ветру, который разносит молитвы по всему миру. Так что я беру с неё пример, и некоторое время мы молча сидим вот так. Не знаю, сколько: может, всего минутку-другую, но по ощущениям – гораздо, гораздо дольше.
Сьюзен говорит:
– Знаешь, они куда сильнее походили друг на друга, чем любой из них мог бы подумать.
– Кто?
– Мола и мистер Маккинли. Помнишь, что он сказал, когда мы пришли к нему в первый раз? Что-то в духе: лучше помалкивать, чтобы тебя посчитали дураком, чем открыть рот и развеять все сомнения. Это похоже на то, как Мола часто говорит, что тишина не пуста…
Я договариваю:
– Она полна ответов.
Сьюзен вздыхает и медленно кивает.
– Что мы будем делать, Малкольм?
Но это не значит, что я знаю, что мы будем делать.
Глава 61
Я возвращаюсь домой и поднимаюсь на второй этаж за считаные минуты до возвращения папы. Билли не заметил моего отсутствия и спешит убраться, оставив свою приставку. Мне кажется, папе он не нравится. Сьюзен сказала, что напишет мне – узнать, как там Себ.
Я ни на чём не могу сосредоточиться. Я всё прокручиваю в голове разговор с одним из докторов – он сказал, что Себ может много дней пробыть в таком состоянии, но они не знают наверняка, и должны дождаться результатов анализов, и консультируются с каким-то доктором из Калифорнии, но мешает восьмичасовая разница во времени…
А теперь всё пропало. Мой единственный шанс раздобыть последний в мире Сновидатор ускользнул у меня из-под носа.
Папа входит и плюхается на диван напротив. Я даже не успеваю спросить, как он. Папа сразу же начинает говорить, довольно монотонно.
– Никаких изменений. На этом этапе всё, что они говорят, – что он «стабилен». Они выписали какое-то устройство из другой больницы, которое позволит им детальнее изучить его мозговые импульсы, но оно должно приехать аж из Манчестера. Они не исключают инфекции. В некоторых случаях тело может как бы само по себе впасть в кому в попытке сопротивляться болезни, но они не понимают, почему нет температуры…
И так далее. Я пытаюсь внимательно слушать, но не могу. Вместо этого я просто таращусь на молчаливые фигурки «Волчьего логова», поставленного на паузу посреди сражения, ожидающие, пока кто-нибудь снова возьмётся за джойстик.
Я должен задать этот вопрос, но я немного нервничаю.
– А, эм… Сновидаторы? Они?.. – Я хочу знать, выяснили ли они – кто угодно, доктора там или исследователи – что-нибудь. Может, ещё рановато, но…
– Нет, Малки, – говорит папа. – Я передал их доктору Нише. Я вообще чувствовал себя ненормальным уже из-за того, что беспокою её этим.
– Значит, ты не привёз их обратно?
Голос у папы тихий, а может, просто усталый.
– Нет, Малки, не привёз. И пока Себ не вернётся к нам, целый и невредимый, я даже слышать о них не хочу, договорились?