Через час хозяин ненорбара вышел из больницы с Адамом, одетым в не подходящие ему по размеру штаны и такую же футболку. В руках он держал белый пакетик с личными вещами.
Лицо Адама сделалось худым, бледным. Но, выражение его не было ни страдальческим, ни печальным.
Вдруг Адам остановился.
– Что ты сказал им? – спросил он. – Соврал что-то? Угрожал?
– Дал денег. – ответил Марк. – Не переживай. Тебя выписали, полностью официально.
– Зачем тогда, они снова накачали меня?
– Сказал бы лучше спасибо.
– Спасибо. Я хотел тебе позвонить… Но, тогда бы ты все узнал.
– Я и так все узнал.
– Точно… Ты меня теперь презираешь?
– Каждый справляется со смертью, как может.
Они пошли дальше. Медленным шагом направляясь к воротам больницы.
– Я хотел попрощаться с ней. – глухо сказал Адам. – Они все извратили…
Марк не понял кого именно, говоря «они», имеет в виду Адам. Журналистов или полицейских? Это было не важно. Марк ничего на это не сказал.
– Знаешь, как меня называли в больнице? – спросил освободившийся, непринужденно. – Бесполезный выкидыш общества. Это так странно. Почему нельзя было назвать просто «выкидышем общества». Смысл бы не поменялся. Им, видимо нравилось слово бесполезный.
Марк снова не стал интересоваться, что эти «они». Врачи? Санитары? Другие пациенты?
Ворота больницы были преодолены. На другой стороне дороге, ждала машина.
– Куда мы едем?
Вместо ответа, Марк взглянул на Адама и поймав его взгляд, улыбнувшись спросил: – Хочешь доказать, что ты полезен?
Пятьдесят четвертая глава
Мир
Я лежу на лавке, на нашем заднем дворе, в тени высокой ели. Лежу вниз животом, в одних трусах. Одно крыло опирается на спинку лавки, другое свисает, волочась по траве. Умираю от жары. Ненавижу насекомых. Нет, это не «интересный факт» обо мне, а моя сегодняшняя деятельность – ненавидеть. Утром вот, объектом этого сильного чувства было солнце; чуть позже лимоны, за то, что их не оказалось в холодильнике; потом тумбочка, о которую я ударился головой; потом снова солнце, за еще более безжалостную коптильню и наконец, насекомых, выбравших для своих укусов самые труднодоступные моим пальцам, места.
Погода настолько мне не импонирует, что с ненорбаром пришлось завязать. Я за порог дома то, редко выхожу.
Что, на счет Марка? Я звонил ему пару раз. Человек, отвечающий на его звонки, сказал, что Марк очень занят.
С мамой мы, вроде как, поругались. Она не разговаривает со мной больше двух недель. Приезжает время от времени, привозит продукты. Я сказал ей, что и сам могу их покупать. Она ничего не ответила. Может ждет, чтобы я извинился. Я не делаю этого намеренно… Мы еще очень давно условились, не говорить на определенные темы, а она на это условие наплевала. Еще и следила за мной. Не похоже на маму… Интересно, будь здесь Второй, как бы он посоветовал мне поступить?
С Лизой я говорю каждый день. Правда, только по телефону. Ей одиноко в последнее время, и скучно. Она звонит мне по вечерам и спрашивает, как мои дела, для того чтобы рассказать, как дела у нее.
Вчера я узнал, что Лиза устроилась в какой-то магазин косметики, и вроде была рада этому. На счет книги пока ничего не известно. На счет развода она говорить не хочет. А может и хочет, просто не со мной.
Я же сижу дома, пялясь в основном в телевизор, откуда узнал, что крылатый мститель совсем распоясался (цитата репортера). Окна безжалостно и хладнокровно разбиваются на тысячи осколков, а полицию и мэра заваливают письмами с угрозами, непонятно, кому именно адресованными. Чего, конкретно, хочет написавший их, так же непонятно. Я было подумал – маме так или иначе придется поговорить со мной, чтобы спросить снова, я это или не я; и многозначительно смотреть, когда прозвучит мой отрицательный ответ но, как я уже говорил, из ее уст не вырвалось ни слова.
Подозреваю, что она с мэром планируют вернуть меня в больницу. Только они не знают, как сделать это… помягче, что ли. Сейчас я даже не против. Пара недель в больнице и все на тысячу процентов убедятся, что я не бью эти идиотские окна. Хотя, я уже лежал там зимой и, как раз в это время, мститель решил сделать перерыв… Главное, взять с мамы слово, что, если пока я лежу в больнице, Аврора проснется, меня без возражений пустят к ней. И будут говорить ей, что я пациент.
Так же я узнал, что Винир покончил с собой. Его тело нашли лишь спустя месяц, и то случайным образом, из-за того, что он не заплатил какой-то налог. Скверно это все…
Я воображаю Аврору каждый день, рано утром. Мы просто сидим на моей кровати и разговариваем. Не помню, только, о чем. Даже на допросе с пристрастием, не смог бы ответить. Единственное – помню, как, после наших разговоров, мне становится приятно на душе. И это чувство приятного не покидает меня до конца дня.
Я услышал какие-то звуки и приподнялся.
К дому подъехала машина. Я встал с лавки, вошел в дом и запер заднюю дверь.
Не успеваю я подойти к парадной, как она сама открывается. Через порог переступает мэр.
– Хорошо, что ты здесь. – говорит он, оглядев меня сверху вниз. – Одевайся, мы едем в больницу.
– Что-то случилось с мамой?