Когда нам семнадцать

— Да ты что, спятил? Кто приказал? Кому отдать? — изумился Цыганков.

Кладовщик нес какую-то чепуху. Цыганков разозлился не на шутку:

— Ты, старый хрен, хоть роди, но резцы чтобы были через десять минут!

— Да я что… — заморгал кладовщик. — Пришел, говорит: «Дай, дед, резцы. Работа встала». Ну, а я что, зверь, что ли? Пол-литра, правда, он сунул мне. До сих пор стоит, если не усохла.

— Какие пол-литра?! — заорал в бешенстве Цыганков. — Кто это пришел к тебе? Что ты мелешь?

— Я не мелю… — кладовщик обиделся, подозвал Чекмарева, сказал нараспев: — Гаврила, а Гаврила, отдай резцы. Куда ты их девал?

Пашка не выдержал:

— Сволочи!.. Ну и сволочи!..

Цыганков, рукой отодвинув с дороги кладовщика, подошел к Чекмареву:

— Сколько ты резцов у него взял?

— Ничего я не брал! — огрызнулся Гаврила. — Болтает спьяна!

Цыганков, брезгливо пятясь от Чекмарева, сказал Куракину:

— Идите. Я найду вам эти резцы. Самое большее через час.

Юлька с ненавистью смотрела на плоский затылок Чекмарева, на его прыщеватые, побелевшие от волнения уши. Вспомнила, каким было его лицо, когда он недавно ругался с Куракиным, и подумала: «Гадина».

После смены в цехе выдавали зарплату. Чекмарев получил деньги и старательно пересчитывал их. Юлька, стискивая в кулаке получку, подошла к нему вплотную. Чекмарев безразлично посмотрел на нее.

— С самого начала я не верила тебе, Гаврила. С первых дней моей работы здесь не верила, — сказала она.

Но Чекмарев, вместо того чтобы обидеться или выругаться, вдруг улыбнулся и подмигнул Юльке:

— Сколько ты получила сегодня?

Юлька, не ожидавшая такого оборота, машинально ответила:

— Шестьсот пятьдесят…

— А аванс?

— Четыреста.

— Итого, стало быть, тысячу пятьдесят за месяц. Гаврила не переставал улыбаться. Он и в хорошие-то дни никому так не улыбался.

— А выработку вашей бригады ты не помнишь? Процент какой?

— Сто один и восемь, — чувствуя, как кровь отливает от лица, ответила Юлька.

— Ты извини меня, — еще шире улыбнулся он. — А когда по одному работали, сколько ты за месяц получала?

Словно загипнотизированная его улыбкой, Юлька совсем тихо, одними губами ответила:

— Семьсот сорок… семьсот семьдесят.

Как ей могло показаться, что Гаврила улыбается? Это же оскал, злой, беспощадный. У него были желтые от табака зубы, редкие и крепкие, как дубовые пеньки.

— Так что же ты, барахло, мне мозги полощешь?! Энтузиастка на чужой счет! Если я зарабатываю, — он поднес к самому Юлькиному лицу руки, — так вот ими… А тебе подачки дают, и ты их берешь!

Он рассмеялся, резко оборвал смех и широко зашагал из цеха.

4

Метель началась еще утром. С Амура потянул пронзительный ветер. Тревожно дымилась снежной пылью дорога. Стройка тонула в белесых вихрях. Ветер поднимал поземку все выше, захватывал первые этажи зданий, по стеклам заструились белые змейки. А сейчас, в сумерках, на деповском дворе, залитом светом юпитеров, метель металась и злилась, позванивая железом и гудя в брошенных паровозных котлах. Медленно, будто с трудом преодолевая ветер, прополз маневровый паровоз. Из его трубы вырвался сноп искр, и метель вместе с дымом и снегом швырнула их в окно, за которым стояла Юлька.

Отправился в кузнечный доделывать корпус приспособления Куракин. Позади Юльки, за стеной, встал к ДИПу с новыми резцами Жорка. А за этой метелью, где-то в глубине нахохлившегося поселка, спал смертельно уставший Андрей и ничего не знал.

У Юльки на «семерке» закреплена последняя деталь к приспособлению — хомутик. Но Юлька не могла работать. А может быть, Андрей вовсе и не спит? Может быть, его голос трудно и устало звучит за дверью Зинкиной комнаты, так же как неделю назад, и вся Юлькина судьба со всеми радостями и бедами, с Дмитровкой, с Гришей, с разрушенной Хасановкой опять висит на волоске?

Тогда она слышала все. А сколько могло быть таких случаев в жизни, сколько могло их быть, когда Юлька и не подозревала и не догадывалась, что вот в эту минуту решалась ее жизнь и даже то, в какую сторону она сделает следующий шаг? Неподвижно глядя в окно, осыпанное снегом и вздрагивающее под напором ветра, Юлька мысленно произнесла те же самые слова, которые сказала ей когда-то Лиза: «Нет, это не для меня». Ей некого было винить.

Правым, убийственно правым оказался Чекмарев. «Он нехороший человек, — думала Юлька. — Но он прав». С холодной ясностью, как ей казалось, она сейчас видела и понимала людей и не находила себе места среди них. У всех жизнь как жизнь: учатся в школе, ходят в депо, создают свои семьи… А она только пытается догнать остальных, пристроиться как-то, хоть с краешку. Но ничего не получается.

Только что разошлась по домам смена. Юлька машинально дошла с группой рабочих до середины коридора и задержалась здесь. Она не чувствовала, что от окна дует. «Да, с этим ничего нельзя сделать».

Она оделась, повязала платок, натянула варежки и вышла на улицу. Брела поперек беснующейся метели, не замечая ее. Вокруг бесстрастно светились окна завьюженного поселка.

Ветер чуть было не сорвал с ее головы платок. Она подхватила его, но не завязала, а стала придерживать руками у подбородка.