— Насколько я знаю, Кондрат Мокеевич предпочитает снимать шкуры, не рискуя своей особой.
— Умеют жить-с! — сказал воинский начальник.
— Умеют жить? — передернул плечами Латкин. — Я знаю село на Вычегде, которое он разорил до нитки! Все лесорубы его боятся. Здесь, на севере, он чувствует себя удельным князем.
Хозяин дома несколько раз озабоченно посматривал в окно, не показались ли долгожданные гости. Но ни протопопа, ни исправника не было.
— Где Пронька? Пронька куда запропастился? — спрашивал он у жены, метавшейся по дому.
— Гуляет твой рекрут! Его и с собаками не разыщешь! — с раздражением отвечала она.
— Вот бессовестный! — возмущался хозяин. — Обрадовался, что идет в солдаты.
Тем временем Софья Львовна показывала дамам альбомы со своими акварельными рисунками. Рисовала она недурно. Гости с интересом рассматривали рисунки, наброски, сделанные в Петрограде и уже здесь, в Усть-Сысольске…
В альбоме были и рисунки Михаила Кондратьевича, набросанные вчерне, над которыми он собирался поработать у себя в Петрограде.
— Вы знаете, Мишель — горячий патриот своего края! — снисходительно говорила Софья Львовна. — Посмотрите, сколько разных рисунков! Он так уговаривал ехать меня сюда! Признаться, я боялась: в такую даль и глушь, боже мой!.. А как вам нравится этот портрет зыряночки? Мишель, скажи, пожалуйста, где ты разыскал эту красавицу?
— У дяди на кирпичном заводе. Мне понравилось ее лицо. Согласись, Софи, у нее волевые черты и чувствуется сильный характер.
— Мишель, не говори глупостей! Какой может быть характер у чумазой девчонки! Впрочем, если она тебе нравится, подпиши внизу: «Очаровавшая меня красавица».
Софья Львовна улыбнулась собственной шутке, и ее улыбка мгновенно отразилась на лицах окружающих дам. Смех вызвали и рисунки Софьи Львовны. Под одним было подписано: «В гостях у кочпонского дядюшки». На рисунке за столом сидели человек шесть и деревянными ложками хлебали из огромной общей миски. На другом рисунке изображены полати и написано: «Опочивальня дядюшки». Рисунков было много, и во всех сквозила нескрываемая ирония.
— Софи! Зачем показывать всякую чепуху! — запротестовал супруг.
— Милый, ты напрасно сердишься! Я всегда тебе говорила: это же уникальные рисунки, воспоминания на долгие годы. — Софья Львовна продолжала показывать — А вот это узнаете кто? Наш папа. Я запечатлела его во время отдыха. Как находите?
Рисунок, который держала в своих руках Софья Львовна, был тоже выполнен акварелью и подписан: «Папа отдыхает». Кондрата Мокеевича можно было узнать с первого взгляда. Он восседал в кресле, как на троне, довольный собой.
— Похож, очень похож. И такой, знаете ли… Как бы сказать… э-э-э… — прицениваясь, как к товару в магазине, осторожно пробасил Суворов и, не найдя подходящего слова, покрутил пальцами около своего носа. На помощь ему пришла жена, Мария Васильевна:
— Я бы сказала: важный и представительный! Посмотрите, какие у него умные и задумчивые глаза! Удивительное сходство, просто прелесть!..
— Да, да! Нарисовать бы ему эполеты и — настоящий генерал! — поддержал ее Драгунов и молодцевато приосанился сам. Выглядел он еще моложаво, тщательно маскируя лысину длинной прядью волос, зачесываемой откуда-то сбоку. (Они с Латкиным только что подошли сюда и с любопытством рассматривали портрет хозяина дома.)
— А я бы сказал, — Латкин понизил голос до шепота, — сидит сытый сыч и хлопает глазами! Наелся до отвала и переваривает…
И они заговорщически рассмеялись.
Так и не дождавшись дорогих гостей, Кондрат Мокеевич взглянул на карманные часы с массивной цепочкой и обратился к собравшимся:
— Прошу всех к столу!
Рассаживаясь, гости вполголоса переговаривались. Многие завидовали: не часто можно было встретить по нынешним временам такое обилие закусок и вин. Особенно поражала сервировка стола: серебряные приборы, накрахмаленные салфетки, хрусталь. Здесь чувствовалась рука молодой хозяйки Софьи Львовны.
Первый тост хозяин дома предложил выпить за здоровье царя и царицы, за благополучие царствующего дома. По его замыслу тут уместно было бы провозгласить «Многая лета!», но, увы, протопопа не было, и пришлось ограничиться недружным «ура!».
— Угощайтесь на здоровье, дорогие гости! Чем богаты, тем и рады, как говорится! — приглашали хозяева.
Столы ломились от напитков и закусок. Ряды бутылок с настойками, наливками, винами, креплеными и десертными, коньяком и графины с водкой возвышались над блюдами со всевозможными закусками, солениями и маринадами. А посредине каждого стола красовалась огромная заливная стерлядь.
После второго тоста, выпитого за здоровье Михаила Кондратьевича и Софьи Львовны, гости заметно оживились. Гыч Опонь придвинул к себе жареного поросенка и занялся им, не забывая при этом раз за разом наполнять свою рюмку.