Когда наступает рассвет

На кухне с ним холодно поздоровался исправник, раскрасневшийся, словно только что из бани.

— Мы ждем… Где это вы пропадали? — начал было тоном гостеприимного хозяина Космортов, но исправник остановил его:

— Постойте… Объясните сначала, где был утром вот этот хлюст? — Голубев круто повернулся на каблуках и показал пальцем на сидевшего в дальнем углу Проньку.

— Ах, вот он где, голубчик! Изволил явиться наконец! А я его, окаянного, с утра разыскиваю, — сказал доверенный, подходя к работнику. — Говори, где был?

Проня встал, застегивая пуговицу на вороте холщовой рубашки, со смущенным видом начал рассказывать:

— Проспал малость, хозяин… Вчера ходил стога огораживать, вернулся поздно и заночевал у бабушки. А она сегодня не стала будить, пожалела меня. А затем погостил у нее, шаньги ел. Ведь мне скоро в солдаты идти… Вот так и получилось…

— Так-с, значит, проспа-ал?! — протянул доверенный, недоумевая, зачем Голубеву понадобился этот ттарнишка.

— Врет! — отрезал исправник, огорошив Кондрата Мокеевича. — Сегодня, после обедни, он с колокольни собора сбрасывал листовки!

— Я? Чего это я полезу… — начал было Проня, но Голубев осадил его:

— Молчать! Хватит болтать чепуху… Говори, откуда листовки? По чьему заданию действовал?

— Да с чего вы взяли? — Парень простодушно посмотрел в глаза исправника и утер нос рукавом.

— Не притворяйся дурачком! Кожевник Марко видел тебя там, а ты мне рассказываешь про какие-то стога сена, черт возьми! Я тебе покажу кузькину мать, если будешь голову морочить! Признавайся, щенок! Ну?! — в ярости кричал Голубев, размахивая кулаком перед самым носом Прони. Было отчего ему выйти из себя: люди празднуют, веселятся, а он, как ищейка, рыщет по городу и не может напасть на след. Проклятая служба!

Исправник круто повернулся к Кондрату Мокеевичу:

— Поговорите вы с ним, развяжите ему язык! И чтобы все выложил!

Глаза Космортова стали колючими. Он схватил Проню за ворот рубашки и так тряхнул, что все пуговицы сразу отлетели и раскатились по полу.

— Ты? — спросил он, пьяно дыша в лицо парня.

— Нет! — ответил Проня твердо.

— Душу вытрясу, говори!

— Ничего не знаю…

Словно ястреб, вцепившийся в добычу, хозяин таскал Проню по полу кухни из угла в угол, пока сам не выбился из сил. Тот не сопротивлялся, лишь старался уберечь лицо и голову от ударов и пинков.

— Ух, сердце лопнуть ладится! — присев на скамью и тяжело дыша, наконец проговорил Космортов. — Делайте с ним что хотите! Я больше не в силах…

— Обыщем!

Но обыск ничего не дал. Парень все стоял на своем:

— …Проспал — это верно, сознаюсь, виноват, а больше ничего не знаю…

— Ну тогда тебя, голубчика, отправим за решетку, — сказал Голубев и сердито забарабанил пальцами по столу.

— В солдаты его забирают. Уже повестка поступила, — сказал Космортов.

— В солдаты? — встрепенулся Голубев. Некоторое время он разглядывал молча парня, настороженно сидевшего в углу и озиравшегося исподлобья волчонком. «Что с ним делать? Задержать, так он, пожалуй, обрадуется, что на фронт не попал…»

Наверху заиграл граммофон, стали слышны задорные звуки польки и топот танцующих пар.

— Ну-с, что ж! В солдаты так в солдаты! — решил исправник. — Только я попрошу, Кондрат Мокеевич, рассчитаться с ним сейчас же, при мне… И на этом кончим, пожалуй! Надоел мне этот сопляк!

Космортов понимающе кивнул:

— Расчет у меня готов… Выйдем-ка на крыльцо, парень. Там я тебя «рассчитаю»! — И, зловеще посмотрев на работника, хозяин направился к двери.

Через кухонное окно Голубев видел, как Пронька кувырком слетел с крыльца и распластался на земле. Затем он встал, подобрал выброшенную вслед ему котомку и, прихрамывая, поплелся к выходу. Закрывая за собой калитку, он оглянулся, и исправник поймал его взгляд, полный ненависти.

— Пойдемте наверх, — предложил Голубеву вернувшийся Космортов. — Заждались мы вас. Сегодня у нас прощальный обед по случаю отъезда сына с женой в Питер. Прошу вас.

Пронька-новобранец

1

Через три дня к городской пристани у Медвежьего залива, густо дымя, пристал пассажирский пароход «Учредитель». Отвальных гудков еще не было, но к пристани уже со всех сторон потянулись люди. В основном это были старики, старушки, но среди них и немало подростков, девушек. Много и ребят — без них, как известно, не обходится ни одно важное событие.

Заполнившая высокий берег толпа стояла понуро, удрученная общим горем. Кое-где прозвучит фраза-другая, и опять тишина — так бывает перед выносом из дома покойника.

— Не видать еще?

— Пока не видно…

— Кормят их сейчас… Уже на дорогу.

— Этакую ораву не вдруг накормишь…

— А много их сегодня повезут?

— Целый пароход! Со всей Вычегды набрали и с Сысолы тоже!

— О господи! Что делается на свете! Покуда всех не поубивают, видать, война не кончится… И за что такая напасть? — вздыхали старухи, утирая передниками непрошеные слезы.

Девушки стояли притихшие. Были они одеты чище и лучше, чем обычно. Самые бойкие тихо перешептывались между собой.