Александр невольно схватился за рукоять меча, висящего на поясе, и подался вперед. Но Гефестион опередил его, в мгновение преодолев разделяющее их расстояние, и почти вплотную подойдя к царю.
- Хочешь убить меня? Верно. Это будет лучше всего, потому, что я не могу уже видеть твое искаженное величием и гневом лицо! Ну, убей и меня, и порешим, наконец!
С этими словами он рванул хитон, стряхнув с себя обрывки.
- Ну, Александр, что же ты медлишь?! – Гефестион с силой ударил себя в грудь. – Вот мое сердце! Оно еще живо и теперь истекает кровью! Принеси мне облегчение, ибо я не могу больше так страдать!
Александр невольно отступил назад, но Гефестион схватил его за руку.
- Ну же, Александр! Чем я хуже Клита?!
Александр уперся рукой в грудь Гефестиона, стараясь отстранить того.
- Ну, давай же! Чувствуешь, как оно бьется?! Останови его! Страдания слишком тяжелы для меня!
- Уходи, Гефестион, - выдавил царь и отвернулся.
- Не можешь…зря…
• * *
Багой очнулся, когда фитилек в единственном горящем светильнике из последних сил цеплялся за жизнь, стараясь не утонуть в раскаленном масле. Юноша не знал, что за время суток царствует вовне. Он почему-то подумал про Сисигамбис, царицу-мать. Узнав о смерти Александра, старая персиянка поставила точку в своей жизни, отказавшись от еды, и теперь покорно ждала, когда смерть избавит ее от страданий. «Жива ли еще»? – встрепенулся Багой и понял, что должен непременно повидаться с ней.
Шум дворца опрокинулся тяжестью, и юноша жался к стенам, чтобы пройти незамеченным в покои царицы. Она любила его, любила расспрашивать о перепадах его жизни, подолгу не отпуская от себя. Багой попросил телохранителя доложить о себе, но страж приоткрыл перед ним дверь:
- Царица давно ждет тебя.
- Благодарю, - шепнул юноша, проскальзывая в дверную щель.
Сисигамбис сидела в кресле спиной ко входу.
- Багоас, - произнесла она уставшим затухающим голосом, - я знала, что ты придешь.
- Приветствую тебя, мать-царица, - перс поклонился.
- Возьми светильник, поставь поближе и присядь.
Багой повиновался. Он не видел ее несколько дней, но едва скрыл волнение, заметив, как она изменилась за это время.
- Как он? – Сисигамбис едва повернула голову. Багой растерялся бессмысленности вопроса, но все же уточнил:
- О ком ты спрашиваешь, царица?
- О сыне, - как не в чем не бывало, ответила старуха.
Багой растерялся еще больше, решив, что рассудок покинул женщину.
- Я еще не выжила из ума, мой мальчик. Прошло пять дней, но я знаю, никто, кроме тебя не воздает ему должного.
- Боги воздают, - ответил Багой. – Его тело нетленно. Он, словно бы, спит.
- Хорошо, - облегченно выдохнула женщина, обратив на него выцветший взгляд. – Я хочу попросить об одной милости. Кроме тебя я не решилась бы просить кого-либо еще, но ты сделаешь, я знаю.
- Приказывай, моя царица, - Багой поклонился, стараясь незаметно смахнуть слезу, скатившуюся к уголку рта.
- Я прожила долгую жизнь, - понизив голос до шепота, вдруг произнесла Сисигамбис, - хорошую жизнь. Боги благоволили ко мне. Мой сын взошел на трон, хотя не должен был делать этого. Он думал, что возвысился над смертными, но возвысился лишь над их лестью. Мое сердце до сих пор оплакивает Дария. После Кира (8) Персия не имела достойного монарха, пока не пришел Александр. Великая держава должна принадлежать великому человеку.
Сисигамбис замолчала, лицо ее окаменело, и лишь подрагивание исхудавших пальцев напоминало о том, что она еще жива.
- Царица, - прошептал Багой, заглядывая в лицо госпоже.
- Я еще жива, мой мальчик, - произнесла она вновь, обреченно махнув кистью. – Воспоминания слишком тяжелы для несчастной женщины. Там, в Киликии… боги, как он боялся! – воскликнула женщина, распахнув глаза. – Я уже тогда видела, что Александр победит его. Боги, какой позор он обрушил на наши головы. Статира, дети, я, мы не успели покончить с собой, как оказались рабами. Мы не успели оплакать его, как чужие люди уже царствовали в наших покоях! Ты не видел, мой мальчик, оставаясь в Вавилоне, как судьба низвергает людей, чтобы вновь возвысить их.
Она вновь замолчала.