Когда не горят костры

Ивейн не стал с нею спорить. Начнёт объяснять, что чистая на нём одежда, с утра свежую надел и по лесу не больше десятка минут шёл, так только больше вопросов возникнет. Не объяснять же им, что у него флаер едва ли не у опушки припрятан?

Пока хозяйка возилась в пристроенной к дому мыльне, из-под печи выглянуло большеглазое пушистое существо. Повело треугольником блестящего носа, потянулось к мисочке молока у печи, но заметило Ивейна и тут же шмыгнуло обратно под печь. Только лапка с ловкими когтистыми пальчиками высунулась и блюдечко в темноту потащила.

Надо же, домовой! Считалось, что они показываются на глаза только любимым хозяевам и то, не иначе как ночью, но наставник всегда подозревал, что аборигены сами их стараются не замечать, свои ритуальные табу соблюдая. Для них это странное маленькое существо, с ног до головы покрытое шерстью, с длинными руками и вечно согнутыми ногами – священный дух предков, хранитель дома.

Вот только исследователи давно отловили парочку и выяснили, что это – не более чем мутировавшие и резко поумневшие после катаклизма кошки. И им, пожалуй, повезло гораздо больше, чем прочим животным.

Остальных катаклизм исказил сильнее. Хотя честнее будет сказать – изуродовал. Гигантские змеи, волки, с вывернутой наизнанку шкурой, обезумевшие медведи – и это только то, что Ивейн своими глазами видел. Наставник как-то рассказывал, что в северных регионах, которые пострадали от катаклизма гораздо сильнее, ему встречались существа с двумя, а то и тремя головами: рядом с нормальной на слабой безвольной шее висела недоразвитая сестра, уродливая и шишковатая.

Людям, в некотором смысле, пришлось проще всех: никаких видимых мутаций. Вот только, судя по записям наблюдателей, резко сократился срок жизни и появились новые болезни неясной природы, у которых не удавалось установить возбудителя. Интересно, дочь старосты – уж не такой ли случай? Если ему удастся вылечить её и выявить этого нового неуловимого возбудителя, то это прославит его имя! Ну хотя бы в научной среде. И наставник будет доволен…

Ивейн размечтался и не заметил, как вернулась хозяйка.

– Всё готово, милый, можешь идти, – она ласково улыбнулась. – Я и водичку приготовила, и веничек, и мыльный корень – всё, чтоб банник доволен был.

Тут она заметила, как из-под печи выглядывает опустевшая миска и всплеснула руками:

– Ох, суседушко сегодня рано проголодался, не иначе, знак подаёт, вот знать бы: к добру или к худу?

И она снова заворковала у печи, пытаясь в поведении кошки верные приметы высмотреть.

Ивейн криво улыбнулся и поспешил выйти в сени. Всякий раз, когда аборигены демонстрировали первобытную веру в духов места и прочее мракобесие, он ощущал только снисходительное превосходство – как и эволюционисты. Не хватало ещё вслед за ними начать считать аборигенов за животных! Да, людей, которые во время катаклизма оказались на космических научных станциях, мутации не затронули, они сохранили и долгий срок жизни, и иммунитет к подавляющему числу заболеваний. Тем, кто находился на земле, повезло меньше. И если на станциях росло лишь третье поколение после катаклизма, и ещё были живы те, кто видел его своими глазами, то внизу сменилось уже поколений шесть, не меньше. Не уцелело ни одного крупного города, развалины заводов зарастали кустами и сорняками, а людям пришлось вернуться к примитивному натуральному хозяйству и охоте.

Вот только это всё ещё не повод считать их едва ли не прошлой ступенью развития. Не этому его учили, не этому! Если б наставник узнал, что у него в принципе появляются такие эмоции, то был бы сильно разочарован!

«Да, аборигены утратили почти все знания о прогрессе, и наши компьютеры для них – непонятная диковинка, – говорил он. – Но разве это делает нас чем-то принципиально лучше? Разве это значит, что есть области, которые им вообще недоступны? Возьми их ребёнка, воспитай на станции – и он будет неотличим от нас. А при постоянном наблюдении и отсутствии загрязнённой среды вокруг, удастся справиться и с ослабленным здоровьем. К тому же, подумай, смог бы ты сам в одиночку выживать внизу, без нашей техники? Искать съедобные ягоды и грибы, не плутать по лесу без навигатора, рубить деревья и строить из них хотя бы самые примитивные шалаши? Сомневаюсь, мой мальчик, ведь этому тебя не учили. Но разве это значит, что ты хуже их?»

Вовремя он это вспомнил. Едва он открыл дверь бани, как ему в лицо дохнуло крепким жаром, от которого сразу бросило в пот. На лавках, устланных душистыми травами, лежали веники. Ивейн покосился на них, но брать не стал, слишком смутно понимая их предназначение. Хорошо, что ему сейчас одному мыться – местные либо засмеяли бы его, либо оскорбились за пренебрежение к традициям.

Когда он вернулся в избу, на лавке напротив красного угла уже сидела молодуха с косой, уложенной вокруг головы. Тонкие руки в защитном жесте она сложила на округлившемся животе. Опытным взглядом Ивейн подметил и мешки под глазами, и отёчные ноги, выглядывающие из-под юбки.