Когда не горят костры

Кто-то стянул её растрёпанный венок, сунул ей в руки, и Зимцерла равнодушно швырнула его в костёр, и ещё больше искр взлетело к небу. Тут же откликнулись все смехом и криками, славя Ярилу. Множество рук вцепились в её платье – в рукава, в ворот, в подол – разодрали его и стянули, вслед за венком отправили в огонь. Влажный и липкий воздух летней ночи лизнул кожу, и Зимцерла вздрогнула, как от пронизывающего ветра. Не успела она прикрыться в смущении, как остальные девицы обрядили её в праздничное платье, вышитое красными лентами и обережными узорами.

Снова потянулся хоровод под песни-причитания, а она стояла в центре его, невидящим взглядом глядя в никуда. Как и утром, подходили к ней девицы, соседки и подружки, но уже не обнимали. Стараясь даже не прикоснуться к ней, они своими поясами её опоясывали, яркими, с замысловатым узором – долгие месяцы до праздника над ними мастерицы корпели, перещеголять друг друга пытаясь. Ни одна глаз к её лицу не подняла, все спешили поскорее ритуал закончить.

Наконец, новый венок ей надели – да не на голову, а на шею, как ожерелье. Или ярмо.

«Славно, – подумала Зимцерла, – что обряд от меня говорить не требует». Смогла бы она не выдать горячей, едкой обиды, смогла бы скрыть выворачивающий наизнанку страх?

Когда хоровод распался, чуть в стороне парни с хохотом и гиканьем покатили к реке горящие колёса. Те маленькими солнышками подпрыгивали по склону, падали в воду с шипением. Парни суетились рядом, друг перед дружкой красовались, у кого колесо горело ярче, подскочило выше. Это тоже гаданием было, как и венки, – хоть и негласным. Не принято у парней было признавать, что они судьбу пытаются узнать, а не силой приручить.

Зимцерла приблизилась к ним, наблюдая за огненными колёсами с нездоровым любопытством, словно пытаясь заглянуть в будущее, которое будет уже без неё. Кому судьба прочит долгую жизнь в сытости и достатке, а кому голод и тяжёлую работу? Можно было б взглянуть, и как подруженьки венки реке отдавать будут, да Зимцерла честно себе призналась, что на девичье гадание ей смотреть тяжелее будет. Словно кому-то из них может выпасть будущее, у неё отнятое.

Тут одно колесо сорвалось с шеста, на котором его катили, подпрыгнуло и закружилось на месте, затлела под ним трава. Весёлый грай сменился встревоженными криками, со всех сторон заспешили мужики, стаскивая с себя рубахи – огонь забивать. Зимцерла поспешила отойти поглубже в темноту, пока не сказал никто, что это всё её дурной глаз, что это она свою беду на всех делит.

Шепотки всё же поползли – о дурном знамении, о грядущем лихе, о немилости богов. Кто-то даже бросил в сердцах, мол, не стоило жертву подменять, на кого жребий выпал – ту бы и отдали. Но на него зашикали все, мол, Божена могла и не дожить до Купальской ночи.

Поспешила Зимцерла мимо пройти, зубы стиснув, обиду в груди лелея. Дожила ведь! Ведь она утром слышала из горницы голос сестрицы названой!

Может, богам и нет дела, хворая жертва или здоровая?

Может, она всё-таки могла бы выжить?

Сквозь зубы с присвистом она воздух втянула, чёрные мысли прочь откидывая. Лучше верить, что боги просто к себе девиц забирают, а не убивают. Это ведь только лекарь упрямствовал, а в деревне на смерть своих дочерей отдавать не стали бы.

Да только если здраво рассудить, то зачем богам земные девки?

Медленно катилось время к полуночи, вот уже и луна на небо вскарабкалась, да не могла она сиянием своим с кострами поспорить. Молодёжь по парам разбилась, через маленькие костры прыгала, пока старшие у больших корову запекали. Вот закончится время гаданий, сведут жертву в лес, и будет пиршество до рассвета, и пары, что рук над огнем не расцепили, день свадьбы назначат.

Вот только Зимцерла этого уже не увидит.

Ещё живая, шла она меж костров будто неупокоенная душа, и остальные с её пути сторонились, даже краем одежд задеть её боялись. Её взгляд скользил по ним безучастно, только одна заноза в мыслях её сидела: а где же сам лекарь? Разбередил ей душу, а прийти в глаза взглянуть не осмелился? Или праздник ему из-за жертвоприношения столь противен сделался?

Зимцерла прищурилась, сквозь темноту и дым пытаясь различить его в толпе, да без толку. Но вместо него другая – тоже очень знакомая – фигура перед глазами мелькнула. Но она же не могла быть здесь? Может, наваждение это? Или просто обозналась?

Не успев мысль до конца додумать, Зимцерла следом кинулась, до боли в глазах в темноту вглядываясь. Да фигура всё дальше и дальше от костров уходила, словно не только от её взгляда скрыться пыталась. И всё же Зимцерла догнала её, схватила за плечо, к себе разворачивая.

И почти не удивилась.

– Божена? – выдохнула она, чувствуя, как змеем в животе гнев сворачивается, жар набирая. – Здоровая?

Та, поняв, что прятаться уже бесполезно, откинула растрёпанные, как у русалки, космы и блеснула широкой улыбкой.

– А, сестрица драгоценная! Не вздумай кричать – я-то убегу, а тебе не поверят, решат, что совсем разумом повредилась!