Когда не горят костры

Ступеньки тихо звенели под шагами, словно сделались из тончайшего острого льда. За очередным кругом лестницы мерцающая голографическая дымка догнала Омелу и накрыла с головой, словно облако пыли. Тысячи крошечных иголок впились в кожу, не столько больно, сколько щекотно, очертания предметов размылись и раздвоились. Глаза защипало, но Омела так и не осмелилась оторвать хотя бы одну ладонь от поручня, чтобы протереть их.

– Я не могу тебе приказать и потому прошу – остановись.

Она возникла словно из ниоткуда – статная женщина с гладким молодым лицом и тяжёлыми косами, белыми как лунь. Шерстяное старомодное платье было оторочено рыжим лисьим мехом, а на поясе, расшитом чеканными бляхами и резными бусинами, висела связка ключей – тонких, полупрозрачных, свитых не из металла – из энергетических потоков.

Омела сдавленно вскрикнула и отшатнулась, чудом удержав равновесие. Старейшина не зря вбивал описания старых богов в её голову, и теперь Омела сразу узнала её.

Фригг.

Её голос звучал со всех сторон, сжимал и подавлял.

– Заклинаю последним дыханием мира и первым его ростком – возвращайся, пока не поздно.

Омела сжала губы, упрямо мотнула головой:

– Моё «поздно» уже случилось.

Дерзить верховной богине было упоительно страшно и сладко. «Пусть обвинит меня, – исступлённо думала Омела, – пусть станет мне судьёй и палачом, раз даже старейшина не смог или не захотел». Но Фригг лишь грустно вздохнула.

– Бедное дитя, знаешь ли ты, зачем ты на самом деле здесь? Знаешь ли ты, какая паутина ткалась, чтобы ты пришла к Иггдрасилю и поднялась к Сердцу Асгарда? Ты всего лишь оружие, дротик, вытесанный ядовитой любовью, заточенный болью и отправленный в полёт виной. Знаешь ли ты, чья рука тебя метнула?

Зажмуриться. Заткнуть уши. Гарм предупреждал, что асы хитры, раз не могут навредить – постараются обмануть. Омела зло облизнула губы. Она поднялась уже слишком высоко и увидела слишком много, чтобы поверить, что ей позволят отступиться и уйти живой.

– Я знаю достаточно – что выполняю условия сделки с Хель! А остальное не твоё дело!

– Выслушай меня, – продолжала Фригг, и мягкий голос, тёплый, как молоко, накатывал со всех сторон. – Ибо ты оружие, созданное, чтобы убить будущее, чтобы убить надежду. Ты видишь сама – мир умирает, истлевает, и нет той силы, что смогла бы вновь наполнить пересохший источник. Асы построили новый Асгард, укрытие для всех людей, их спасение и надежду – но Хель отравила его своим дыханием, обратила в отчаяние и ужас. Твои глаза не видят виртуальную сферу, но поверь мне – с каждым днём она всё больше сфера мёртвых, а не сфера живых.

– Потому что вы обманом поработили нас! – выплюнула Омела, пытаясь хоть как-то отгородиться от ядовитых речей Фригг. То, что она говорит, не может быть правдой! Но почему же так хочется ей верить? – Глупые, алчные, жестокие боги, которым не хватало слуг и игрушек, – вот вы кто, а не спасители и радетели!

– Что бог без своего народа? Мы позвали вас за собой, в цифровой мир, в виртуальное бессмертие. Когда Хель извратила его, отравила его, байт за байтом обращая Асгард в Хельхейм, мы нашли другой путь, другое спасение. Новая плоть для цифрового разума, неподвластная смерти. То, что может воскресить мир. Идеальные асы и идеальные люди, равные, достойные.

– Что за чушь, – устало выдохнула Омела, щурясь и отворачиваясь, словно так можно было отгородиться от чужих слов, выжигающих её разум. На блоке межэтажного перекрытия ей попалась на глаза табличка, техническая, наверное: несколько цифр, штрихкод и всего два слова.

«Проект “Бальдр”.

Вот что – вернее кого – жаждет Хель.

Омела вскинулась, встретилась взглядом с Фригг. От сияния, исходящего от асиньи, глаза защипало.

– Мой сын облечен в плоть и отрезан от виртуальной сферы – как и Локи. Но Бальдр – наша надежда, наше спасение, шанс, что любой человек, живой или мёртвый, сможет вернуться во плоти. И вот ты пришла – единственная, кто может войти к нему и убить его – как убила собственного брата. Я не могу тебе приказать, – голос Фригг сорвался, став похож на человеческий, а по неподвижному лицу скользнула тень муки, – и потому молю: пощади его. Пощади нашу весну.

– Ложь! – Боль вскипела и рвалась наружу слезами – крупными, злыми, жгучими. – Я не убийца, не убийца, я не убивала Ясеня! Ложь!

Ярость подстегнула и погнала наверх, сквозь голографическую дымку. Откуда ей знать, древней паучихе, что на самом деле случилось с Ясенем! Только Хель знает всё о мертвецах, а значит, слова асиньи враньё – враньё от первого и до последнего слова! Прав был Гарм – асы не могут навредить ей, свободной, неподвластной их виртуальным сетям, а потому только лгут, лгут и лгут, пытаясь сломать и остановить её!

Ведь нет страшнее обвинений, чем те, что ты сам бросаешь в лицо своему отражению в самые чёрные минуты.