Когда не горят костры

Аннуил тяжело вздохнула и так взмахнула рукой, что остатки кофе едва не выплеснулись ей на блузку. Марх аккуратно перехватил её запястье и вытащил кружку из пальцев. Кажется, Аннуил этого даже не заметила.

– Может, ты и прав, – признала она слегка недовольно и принялась нервно накручивать на палец кудрявую чёрную прядь. – Но согласись, в этом году всё равно не получится как раньше – ты же всё время будешь мыслями со своей ненаглядной!

Холли прерывисто вздохнула и высвободилась из объятий, хоть этого ей и не хотелось. Марх смотрел на неё внимательно, и ей всё время чудилась в его взгляде ревнивая неприязнь. Он так и не мог простить, что с её появлением Дэлвин отдалился от своих друзей.

В конце концов, они знали друг друга едва ли не с детства, выросли вместе, учились вместе, работали вместе. А Холли лишь меньше года назад вернулась в родной город, чувствуя себя больше американкой, чем валлийкой. И так чудо, что коллеги пустили её в свой круг, приняли и разделили с ней дружбу.

А Дэлвин – и нечто большее.

И быть причиной ссоры между старыми друзьями – невыносимо.

Холли в несколько крупных глотков допила кофе и поднялась.

– Думаю, стоит разойтись, пока мы окончательно не испортили друг другу вечер, – неуклюже пошутила она, заматывая шарф. Стеклянный осколок в левой серёжке кольнул шею, и Холли поморщилась, поправляя его. Матовые, асимметричные подвески в серьгах всегда её царапали, иногда до крови, но Холли так и не нашла сил расстаться с ними. Она поправила волосы, и светлые пряди рассыпались по плечам, скрывая странные серьги от чужих глаз.

Аннуил пробормотала что-то не шибко дружелюбное и поспешила уткнуться в отнятую у Марха чашку, к которой он и не притронулся. Дыхание на мгновение перехватило, и Холли постаралась успокоить себя тем, что Аннуил, хоть и вспыльчива, но быстро успокаивается и не держит зла.

Дэлвин помог Холли надеть пальто и подхватил свою куртку:

– Я провожу.

Холли встревоженно стрельнула глазами в Аннуил и Марха, но те только махнули на прощание. Если они и были недовольны, что в этот вечер закадычный друг променял их на невесту, то виду не подали.

Ночь дохнула в лицо стылым солоноватым ветром с моря, дверь за спиной захлопнулась с дребезгом колокольчика, отрезая их от света и тепла. Холли моргнула несколько раз, приноравливаясь к тёмным очертаниям улицы, размытым дымкой мороси. Влажная брусчатка блестела под фарами редких машин, словно глазурью облитая.

В витринах магазинов ярко горели гирлянды; венки, щедро увитые алыми лентами, висели на дверях домов. Откуда-то доносилась бодрая мелодия, смазанная расстоянием почти до неузнаваемости, в руках у поздних прохожих глянцевито поблескивали упаковочной бумагой коробки всех форм и размеров. Близящееся Рождество звенело в воздухе, отдаваясь в душе сладостным предвкушением чуда, но у Холли не получалось им наслаждаться.

Она сглотнула и против воли тяжело выдохнула белёсый пар, едва подавив стон.

Дэлвин встревоженно взглянул на неё:

– Извини, если лезу не в своё дело, но, милая… мне кажется, или ты боишься?

Холли несколько раз сжала и разжала замёрзшие пальцы. Станет ей легче, если и дальше будет молчать? Да и кому, как не Дэлвину, довериться в этом городе, который слишком давно перестал быть родным?

– Да, – снова выдохнула пар Холли, – ты прав. Мне страшно.

Около минуты они шли в молчании, прежде чем она продолжила – едва слышно, попробуй ещё разбери в уличном гуле:

– Я уже плохо помню, что тогда случилось – мне меньше десяти было, но… во время таких празднеств погиб мой брат. Родители так и не смогли с этим смириться, а ещё больше с тем, что им некого было обвинить, и они принялись обвинять друг друга.

Дэлвин молчал, но Холли чувствовала, как чутко он ловит каждый звук, вслушивается в каждое слово, в звучащие за ними тоску и ужас. Что-то холодно кольнуло в груди. Если он скажет банальное и пустое «Я сочувствую» или «Мне так жаль», с болезненной ясностью поняла Холли, то она не выдержит – разрыдается, или наговорит гадостей, или…

Но Дэлвин молчал, и Холли продолжила говорить – уже против воли, как во власти чар, что вышли из-под контроля и тянули, тянули из неё слова:

– Будь моя воля, я бы вообще не праздновала – но так даже сложнее. Приходится оправдываться или признаваться… Проще сделать вид, что всё нормально. Что ничего не было. Мама, кажется, себя в этом даже убедила. А я со временем только научилась делать вид.

Холли безотчётно сдавила острые уголки стеклянных подвесок, опомнилась только, когда боль кольнула пальцы. С кривой улыбкой повернулась к Дэлвину:

– Видишь теперь, что для меня зимние праздники? Я просто отравлю вам всё веселье.

Он обнял её, прижался лбом ко лбу, и дыхание их клубилось паром, смешивалось и оседало мелкими капельками на шарфы.

– Не бойся. Я уйму Аннуил, она больше не будет преследовать тебя со своими идеями.

Дэлвин осторожно заправил её светлую прядь за ухо, оцарапался о серёжку и с тихим вдохом отдёрнул ладонь. Неловко улыбнувшись, шагнул назад:

– Но всё-таки, милая… не стоит вечно портить себе праздник старой смертью. Это просто несправедливо.