Когда опускается ночь

— Когда-то я не поверил тебе и тайно следил за тобой, — после недолгого молчания продолжил священник с непостижимой тихой печалью в голосе. — А теперь ты поступила со мной точно так же, как я с тобой. Когда-то ты доверила мне все свои надежды. Возможно ли, что это разоблачение и гибель настигли меня за то, что я оказался недостоин твоего доверия, и ты стала орудием возмездия? Возможно ли, что такова кара небесная, — или же это просто случай с его слепым правосудием?

Он с сомнением возвел глаза к небу и вздохнул. Нанина невольно проследила, куда он смотрит. Должно быть, он почувствовал ее взгляд, поскольку вдруг снова посмотрел на нее сверху вниз.

— Почему ты молчишь? Боишься? — спросил он. — Я не сделаю тебе ничего дурного: с тобой твоя собака, да и рабочие рядом, довольно лишь крикнуть. Я не сделаю тебе ничего дурного — и не желаю тебе зла. Возвращайся в Пизу, расскажи, что слышала, верни рассудок тому, кого любишь, и погуби меня. Таков сейчас твой долг — исполни его! Я никогда не был тебе врагом, даже когда оскорбил тебя подозрениями. Я и сейчас не враг тебе. Ты не виновата, что через тебя совершили злодеяние, не виновата, что я отвергнут как орудие справедливого воздаяния и не верну Церкви ее богатства. Встань, дитя, ступай своей дорогой, а я пойду своей и подготовлюсь к неминуемому. Если мы больше не встретимся, помни, что я простился с тобой без единого резкого слова, без единого неодобрительного взгляда — простился с тобой, зная, что первые же слова, произнесенные тобой в Пизе, навсегда погубят мое доброе имя и лишат меня великой цели в жизни.

Проговорив все это с неизменным спокойствием, всегда отличавшим его манеру держаться, патер Рокко некоторое время смотрел на Нанину неподвижным взглядом, а затем снова вздохнул и двинулся прочь. Прежде чем скрыться за деревьями, он сказал: «Прощай», но до того тихо, что Нанина едва расслышала. Когда он исчез из виду, Нанина почувствовала странную растерянность, мешавшую ей ясно думать. Кто кого обидел — она его или он ее? Его слова совсем сбили с толку ее простое сердечко и легли на него камнем. Ее одолели смутные опасения, страх и внезапное нежелание задерживаться возле павильона. Она встала на ноги и, придерживая пса, чтобы не убежал, поспешила из сада на дорогу. Яркое солнце и вид на раскинувшийся перед ней город изменили ход мыслей Нанины: теперь ее занимали только Фабио и будущее.

Нанину охватило жаркое желание поскорее вернуться в Пизу. Она ускорила шаг насколько могла. Слуги, вышедшие отдохнуть во двор, сказали ей, что доктор уже здесь. Едва завидев Нанину, он сразу понял, что с ней что-то случилось, и отвел ее из комнаты больного в пустой кабинет Фабио. Там она рассказала ему все.

— Вы спасли его! — возликовал врач. — Теперь я ручаюсь за его выздоровление. Дождемся, когда эта женщина придет сюда за вознаграждением, а там уж предоставьте мне воздать ей по заслугам. А до тех пор, душенька, ни под каким видом не покидайте дворец без моего разрешения. Я немедленно пошлю за синьором Андреа д’Арбино: пускай придет и тоже узнает от вас об этом необычайном открытии. А теперь ступайте и почитайте графу, как обычно, пока я не позову вас, только, умоляю, ни слова о том, что вы рассказали мне. Его необходимо тщательно подготовить ко всему, что мы имеем сообщить ему, а пока идут приготовления, пусть остается в полном неведении.

Д’Арбино, получив приглашение врача, немедленно явился, и Нанина повторила ему свою историю. Закончив рассказ, она ушла, а д’Арбино с врачом немного посовещались наедине. Незадолго до четырех они снова послали за Наниной и попросили ее прийти в кабинет. Врач сидел за столом, перед ним лежал мешок с деньгами, а д’Арбино как раз объяснял слуге, что если во дворец явится дама по объявлению, которое он дал, ее следует немедленно провести в кабинет.

Когда пробило четыре, Нанину попросили сесть на подоконник и подождать там, пока ее не позовут. Она послушалась, и доктор опустил штору — теперь от дверей в комнату не было видно, что на подоконнике кто-то есть.

Прошло около четверти часа, после чего дверь распахнулась и в кабинет вошла Бриджида собственной персоной. Врач поклонился, д’Арбино пододвинул ей кресло. Она прекрасно владела собой и поблагодарила их за вежливость со всем изяществом.

— Полагаю, я обращаюсь к доверенным друзьям графа Фабио д’Асколи? — начала Бриджида. — Позвольте спросить, правомочны ли вы действовать от имени графа по делам, связанным с наградой, которая предложена в объявлении?

Врач, изучивший объявление, ответил, что синьора совершенно права, и многозначительно указал на мешок с деньгами.

— Следовательно, вы готовы выплатить двести скудо, — с улыбкой продолжила Бриджида, — всякому, кто скажет вам, кто та женщина, которая была на балу у маркиза Мелани в желтой маске, и как ей удалось воспроизвести лицо и фигуру покойной графини д’Асколи?

— Готовы, разумеется, — не без раздражения отвечал д’Арбино. — Мы люди чести и не имеем обыкновения давать обещания, которые не намерены исполнить — при соблюдении всех условий.