Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Первым крупным актом Павлова на посту премьер-министра действительно стала денежная реформа, направленная против спекулянтов черного рынка и на установление контроля над инфляцией. 23 января он прекратил хождение 50- и 100-рублевых банкнот, дав гражданам три дня на то, чтобы обменять их на новые купюры. Десятки тысяч людей заполнили банки, аэропорты, вокзалы и муниципальные учреждения, отчаянно требуя информацию о том, где и как им обменять свои ставшие бесполезными банкноты. Но везде ответ был один и тот же: никаких инструкций, кроме указа, опубликованного во всех крупных газетах, не было. В результате многие люди закончили первый день реформы без наличных денег[1292].

«Чикаго трибюн» язвительно написала об этом: «Такие драматические трюки – это не действия реформаторов, заинтересованных во введении свободных рынков и повышении плачевно низкого уровня жизни в СССР, а действия бюрократов, отчаянно пытающихся заставить систему централизованного планирования работать и удержать разваливающуюся советскую экономику от полного краха». Для газеты Павлов и его приспешники были просто «смотрителями» командной системы, которые «пробовали что-то новое, но это не означало проведения экономической реформы»[1293].

Зловеще для Горбачева, Ельцин яростно выступил против мер Павлова. 19 февраля российский лидер по национальному телевидению ругал Горбачева за «резкий крен вправо, использование армии против гражданского населения, кровь в межнациональных отношениях, крах экономики, низкий уровень жизни людей» и множество других недостатков. «Совершенно очевидно, что он хочет, сохраняя слово «перестройка», не перестраиваться по-существу, а сохранить систему», – заявил Ельцин. Он утверждал, что Горбачев «обманул народ» провалившимся планом национального обновления и «подвел страну к диктатуре, красиво называя это “президентским правлением”». Выказывая открытое неповиновение, Ельцин объявил: «Я отмежевываюсь от позиции и политики Президента, выступаю за его немедленную отставку»[1294].

По мере того как февраль переходил в март, новые кризисы возникали почти ежедневно. Особую тревогу у Горбачева вызывал тот факт, что четверть шахтеров страны к тому времени прекратили работу. Забастовки не только парализовали производство, но имели и политическое значение, поскольку требования шахтеров выходили за рамки повышения заработной платы и условий труда и заканчивались призывами к отставке Горбачева[1295].

В самой Москве союзники Ельцина находились в авангарде общественных протестов. Когда бескомпромиссные коммунисты в российском парламенте готовились объявить импичмент российскому лидеру, его сторонники мобилизовались на его защиту. 25 марта Горбачев ответил тем, что запретил все публичные митинги в столице на три недели и передал контроль над московской милицией от либералов в мэрии Министерству внутренних дел во главе с Пуго[1296]. Два дня спустя центр города выглядел как «вооруженный лагерь», по словам Дэвида Ремника из «Вашингтон пост». В город было выведено вместе с милицией около 50 тыс. военнослужащих МВД, они были готовы применить водометы и слезоточивый газ. На следующее утро, когда начал падать свежий снег, примерно 100 тыс. демонстрантов бросили вызов запрету Горбачева присоединяться к проельцинскому митингу. «Со времен похорон Сталина я не видел такого позорного использования войск для контроля над народом», – воскликнул один из протестующих. Скандируя «Ельцин! Ельцин!» и «Горбачев, проваливай!», они прошли маршем по центру города, по краю Красной площади.

Был ли это «момент Тяньаньмэнь» в России? Страна, казалось, находилась на грани гражданской войны. На самом деле обе стороны проявили сдержанность, и никакого насилия не было. Действительно, толпа вела себя с поразительным спокойствием перед лицом этого огромного скопления сил. Митинг продолжался весь день. Крики «Мы беззащитны» сменились презрением, а затем насмешками, когда протестующие поняли, что власти ничего не предпримут. Они высмеивали милицию, сказал один журналист, «как пародию на террор», который когда-то делал Кремль по-настоящему устрашающим.

К концу дня все сошлись во мнении, что советский президент потерпел серьезную политическую неудачу. Сторонники Ельцина знали, что они успешно бросили вызов самым агрессивным попыткам Горбачева обуздать их движение и свергнуть их лидера. И все же, по иронии судьбы, они использовали дар – право на общественный протест, который им в первую очередь дал Горбачев, – единственный среди советских лидеров[1297].