Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Советский президент явно не хотел открыто расстраивать своих новых западных союзников, особенно Америку и Германию, от которых он отчаянно хотел получить дополнительную помощь. В то же время кризис в Персидском заливе явно предоставил хорошее время для того, чтобы похоронить плохие новости. Горбачев был полон решимости остановить распад Союза – наследие Ленина и Сталина – и, по крайней мере, на этот раз, похоже, он допустил, если не приказал, применение военной силы. В Москве такая политика пришлась по душе сторонникам жесткой линии, и тем самым, как он надеялся, она укрепит политическую поддержку его осажденного президентства. Среди членов НАТО только Исландия публично призвала Советы не применять силу и требовала, чтобы генеральный секретарь НАТО принял меры[1273].

В воскресенье 13 января танки появились на улицах Вильнюса, и специальные подразделения советских войск захватили телебашню, при этом погибло 15 человек из числа нескольких сотен демонстрантов и многие были ранены. По похожему сценарию неделю спустя развивались события и в Риге, где погибли четыре человека и произошли массовые протесты[1274].

Горбачев и Кремль отрицали свою причастность к кровавой бойне[1275], но Черняев не сомневался, на ком лежит вина: «Не думал я, что так бесславно будет заканчиваться так вдохновляюще начатое Горбачевым, – записал он в своем дневнике 13 января. – Утомляют растерянность и, увы, беспорядочность в занятиях, какая-то “спонтанность” в делах… Все это привело к “спонтанным” действиям десантников и танков в Прибалтике и кончилось кровью…. Литовское дело окончательно загубило репутацию Горбачева, возможно, и пост»[1276].

На следующий день публичный фарс в Верховном Совете вызвал у Черняева отвращение: «Пуго, Язов – глупые, лживые, хамские речи. А после перерыва – сам Горбачев: жалкая, косноязычная, с бессмысленными отступлениями речь. И нет политики. Тошно – фарисейское виляние. Нет ответа на главный вопрос. Речь недостойна ни прошлого Горбачева, ни нынешнего момента, когда решается судьба всего его пятилетнего великого дела. Стыдно и жалко было все это слушать». Анализ другого опытного советника либералов, Георгия Шахназарова, был одновременно тонким и точным: Горбачев был, с одной стороны, политическим радикалом, а с другой – советским аппаратчиком[1277].

Доказательства, хотя и противоречивые, убедительно свидетельствуют о том, что «Горбачев знал и поддерживал, по крайней мере, ограниченное военное решение. Скорее всего, он не ожидал многочисленных жертв и не отдавал приказа убивать невинных людей, но он принял решение, которое привело к такому исходу»[1278]. В конце концов, однако, вопрос прямой ответственности вторичен: видимость имеет большее значение, чем реальность. Образ кровавых репрессий в Прибалтике стал катастрофой для Горбачева. Его авторитет как принципиального политического лидера – апостола перестройки и гласности, человека, который читал миру лекции в ООН об универсальных ценностях, – теперь был поставлен под сомнение. И даже если он не был виноват напрямую, оставался, возможно, более тревожный вопрос: потерял ли он контроль над своей страной? Неужели вторая мировая сверхдержава скатывается к анархии?

И поднимает ли голову новая Россия? В тот самый день – 13 января, когда на улицах Вильнюса пролилась кровь, Борис Ельцин находился с запланированным визитом в столице Эстонии Таллине, чтобы подписать договор об основах межгосударственных отношений РСФСР и Эстонией, и такой же договор с Латвией. Одновременно руководители трех прибалтийских республик – Эстонии (А. Рюйтель), Латвии (А. Горбунов), глава Верховного Совета Литвы В. Ландсбергис сделал это по факсу – и России (Б. Ельцин) приняли совместное заявление с осуждением действий союзных властей в Литве. Это был продуманный поступок: поддержка стремлений Прибалтики к независимости, но в то же время вызов Горбачеву и его центральной власти. Кроме того, все четыре лидера выступили с совместным призывом к Генеральному секретарю ООН принять участие в расследовании событий в Вильнюсе[1279].

Присутствие Ельцина в Эстонии, вероятно, предотвратило дальнейшую стрельбу в тот день. Он осудил массовые убийства в Вильнюсе и недвусмысленно признал их самопровозглашенную независимость. Его комментарии не имели конституционного веса, но, выступая в качестве председателя Верховного Совета России, они приобрели значительное символическое значение и были широко отмечены за рубежом. В его личной борьбе за власть с Горбачевым прибалтийские республики теперь стали одним из самых важных орудий Ельцина. И поэтому, в отличие от площади Тяньаньмэнь в 1989 г., репрессии центрального правительства не способствовали стабилизации унитарного государства, а еще больше подорвали его[1280].