Когда плачут драконы (СИ)

— И всегда будут любить, — уже совсем другим — теплым и окутывающе-заботливым — голосом пообещала бабка Гудлейв. — Знай это и никогда не сомневайся!

...Дорогу домой Джемма не помнила. В голове больно бились самые разные мысли. То они сосредотачивались на несчастной матери и подлом отце. То плавно перетекали к рассказу бабки Гудлейв о попытке богов вернуть драконышей к людям и малопонятным намекам на утрату Создателями могущества. То возвращались к оставшемуся в Долине Арве и необходимости придумать оправдание перед Хедином.

И чем ближе становился Армелон, тем сильнее вставала последняя проблема. Джемме ведь потом еще и поисками Гейры придется заниматься. А после встреченных сегодня препятствий она плохо себе представляла, как это сделать в одиночку.

Вот тебе и осуществление мечты! Побывала в Драконьей долине. Увидела родичей…

Джемма тяжело вздохнула и спикировала вниз, к огням Армелона. И только сейчас заметила, что по дороге, ведущей из леса, шел путник. Он торопился, желая поскорее добраться до городских стен, а у Джеммы неожиданно екнуло сердце.

Ну конечно, запах хвойного бора и теплого соленого моря. Как же она скучала по нему!

— Эдрик! — вскрикнула Джемма и бросилась ему наперерез, на лету принимая человеческий облик…

Глава пятнадцатая: Одже

Одже не понимал, что с ним творится. Нет, он знал, конечно, что влюблен в Беату всей душой, но и подумать не мог, что эта любовь начнет проделывать с ним подобные фокусы. Когда в голове вдруг становится пусто и не разум ведет сердце, а оно получает главенствующую роль, да еще и подкидывает разнообразные сюрпризы.

Одже разучился сохранять спокойствие и хладнокровие. Он не мог больше отрешиться от происходящего вокруг, чтобы не думать о своей ущербности и совершенной ненужности, и постоянно поддавался на Беатины провокации. Загорался вместе с ней, огорчался и радовался вместе с ней, выпуская на волю давно и надежно запрятанные чувства.

И прощая себе одну вольность за другой.

Разве позволительно ему было обнимать Беату, когда она чуть не упала? Должен был лишь помочь ей оправиться, а вместо этого прижал к себе, всей своей сущностью ощущая ее тепло, ее мягкость, ее восхитительные изгибы. Руки сомкнулись на ее спине, и только взгляд Беаты привел в себя, заставив спуститься на землю.

Разве имел он право снова приглашать Беату к себе, понимая, что она и так уже себя ославила, несколько дней подряд приходя в караулку? Это она в силу своего возраста могла еще не думать о последствиях, но Одже-то должен был мыслить наперед, а вместо этого поддался слишком горячему желанию снова видеть Беату и опять не совладал с собой.

А уж когда она его поцеловала...

Одже не помнил, сколько тогда пролежал в снегу, глядя на россыпь звезд. Жар от Беатиных губ, казалось, не только растопил его сердце, но и согрел стылую землю, не позволив Одже ни замерзнуть, ни заболеть. А ведь раньше чуть что — в лихорадке сваливался. Отец и это всегда в вину ему ставил, не желая признавать слабости сыновьего тела.

Да только, как выяснилось, вовсе не было оно слабым. Просто огонь в нем еле тлел, а Беата разбудила настоящий костер, и он грел, и освещал жизнь, и дарил такую сладкую, такую нужную надежду.

Как Одже добрался тогда до своей кровати, он не помнил. Но поутру вскочил ни свет ни заря и схватился за ведро с тряпкой. Он несколько недель, пока Беата его не замечала, не наводил у себя порядок, медленно погрязая в пыли и грязи и не имея сил хоть что-то поменять. Но встречать Беату подобным стыдом было верхом неприличия, и Одже, не жалея себя, оттирал и отмывал все углы, надеясь закончить до Беатиного прихода и получая какое-то необъяснимое удовольствие оттого, что старается для нее.

Уличная дверь скрипнула в тот момент, когда пол в караулке блестел от непросохшей воды, а Одже, вспомнив, что пропустил пыль на книжном шкафу, взобрался на лавку и пытался дотянуться до верхней полки.

Да так и застыл с тряпкой в руке, увидев входящую Беату, и расплылся в совершенно глупой счастливой улыбке.

Беата же, тщательно осмотрев караулку и, очевидно, оценив масштаб проделанной работы, лукаво повела бровями.

— Хандрил? — угадала она. Одже кивнул, понимая, что совсем не так должен вести себя мужчина, но не умея лгать. Беата в ответ заулыбалась и зачем-то погладила вымытый и все еще влажный дверной косяк.

— Я тоже, — призналась она.

И Одже совершенно бессовестно не удержал свой вопрос:

— Из-за меня?

Беата опустила глаза, поковыряла ногой пол, а Одже не преминул мысленно отругать себя за наглость. Из-за оскорбления Кедде она страдала, разве не ясно? Вон как извелась, бедная. Аж смотреть больно.

— Из-за тебя, — пробормотала Беата, и Одже с головой накрыло вернувшимся вчера вечером ощущением невесомого счастья. Как во сне, он спрыгнул с лавки и подошел к Беате. Стянул с нее капюшон, выпуская на волю золото буйных кудрей и откровенно любуясь этим чудом. И тут же замер, вдруг осознав, сколь много лишнего себе позволяет. Беата другом его назвала и как к другу пришла. А друзья…