Когда плачут драконы (СИ)

Но Беата своим поцелуем перевернула мир с ног на голову. Сама ведь захотела, Одже даже мечтать о таком не смел. И потом не отворачивалась, не сердилась, не отшатывалась от него в неприятии. Неужели все не так, как думал Одже? Неужели и в его жизни могут случаться чудеса?

Одже даже не представлял, что так привык к ежедневным приходам Беаты. Солнце вставало для него вместе с ее появлением, согревая, радуя, пробуждая желание не существовать, а жить, дыша полной грудью. И когда в назначенный час дверь его караулки не открылась, Одже оказался совсем к этому не готов, хоть и одергивал себя постоянно, напоминая, что благоденствие не может длиться вечно, что Беате рано или поздно наскучит его общество, что у нее есть друзья, несомненно, более достойные и заслуживающие внимания. В конце концов, в мире существовало невозможно много более интересных занятий, чем раскрашивание его каморки, а Одже так ни разу и не решился предложить Беате хоть какое-нибудь иное времяпрепровождение. Например, взобраться на самую высокую башню Армелона и встретить первыми в городе рассвет. Или прокатиться с крутого склона горы, покуда снег еще не растаял. Или найти созвездия в ночном небе: они с Беатой недавно изучали переплетения звездных рисунков в одной из книг, и Одже показалось, что Беата хотела бы увидеть их вживую. Но, в отличие от самовольничающих рук, язык так и не повернулся озвучить эти вещи. Так чего же Одже хотел? Боги не любят трусов. И наказывают их сурово и безжалостно.

Беата могла, конечно, просто проспать, тем более что она очень любила нежиться в постели до полудня, и Одже всякий раз удивлялся, когда она приходила с рассветом.

У нее могли возникнуть неотложные дела: например, помочь родителям в госпитале, и она не имела возможности ни отказать им, ни предупредить об этом Одже.

Она могла заболеть, особенно после вчерашнего, когда раскрашивала плинтусы и то и дело усаживалась на холодный пол. Одже, как умел, препятствовал этому, но Беата не слушалась и, казалось, делала это нарочно, чтобы увидеть на его лице неподдельный ужас и искреннее волнение за нее. Что с нее взять: совсем еще девчонка, и Одже даже не думал сердиться. Тем более что такая забота позволяла чувствовать себя хоть немного нужным ей.

Но неужели все-таки не уберег?

Эта мысль поселилась сначала на самых задворках его сознания, но очень скоро выбилась в первые ряды, а затем и вовсе подчинила Одже себе, не позволяя думать ни о чем другом и толкнув на довольно-таки вызывающий поступок.

Одже отринул все отговорки и отправился к Беате домой.

Если она занята или даже просто не хочет его видеть, он переживет. Но если ей вдруг плохо, а он сидит в своей караулке и лелеет собственные заморочки, то никогда себе этого не простит. В конце концов, он может даже не надоедать Беате, а справиться о ее здоровье у того, кто откроет дверь.

Вот только дверь никто не открыл.

Одже далеко не сразу дерзнул постучать, замявшись на крыльце и пытаясь убедить себя, что показывать свое знакомство с Беатой ее близким не является непростительной наглостью. Потом все-таки решил, что второй вариант, когда он не навестит занемогшую подругу, гораздо хуже, и неловко подал знак о своем присутствии. Однако прошла минута, другая, а к дверям так и не подошли. Одже постучал сильнее, но с тем же результатом. Перед его мысленным взором мелькнула бледная Беата на узкой кровати, без сил откинувшаяся на подушку, и Одже, содрогнувшись, забарабанил в двери изо всех сил.

И тотчас услышал сердитые — абсолютно точно сердитые — шаркающие шаги. Дверь резко распахнулась, и на пороге показалась — руки в боки — разъяренная, взъерошенная Беата. Резкие слова уже готовы были сорваться с ее языка, но вид ошарашенного Одже с целой россыпью эмоций на лице вынудил ее промолчать. Тут было и изумление, и облегчение, и уже ставшая привычной радость, и что-то еще — большое и яркое, рвущееся наружу, не подчиняющееся Одже, сколько бы усилий он ни прилагал.

И Беата вопреки своей воле начала улыбаться. Потому что невозможно оставаться равнодушной, глядя в его восхищенные глаза. Никто никогда не смотрел на Беату так, так Одже. Напротив, обычно встречали с укоризной за лень или просто с усталостью из-за того, что приходилось растрачивать себя на Беату. И ей в ответ упрямо не хотелось ничего делать. Зачем, если это все равно не оценят? Даже ее усилий не заметят. Потому что Ана, например, рисовала не в пример лучше: она целые картины могла написать, а уж портреты и вовсе в два штриха выводила: куда тут Беате с ее завитушками? Айлин была мастерицей по выпечке, с ней и соревноваться не стоило. Кайя занималась домашним хозяйством: вроде и немудреное дело, а Беате даже в собственной спальне и даже при большом желании не удавалось навести такую чистоту и порядок. Пыль из-под метлы летела у нее в разные стороны. Вещи все время мешались и падали, куда бы она их ни перекладывала. С шитьем вообще была беда: мама не умела и дочь не научила. Беата хоть и расставляла свои платья, но на швы смотреть не могла: хуже курицы лапой.