Когда плачут львы

–– Чего ты так разнервничался? – раздражённо буркнула Наташа. – Он тебе даже не родня. Подумаешь, двоюродный брат. Седьмая вода на киселе.

Слава не сводил глаз с колышущейся под лёгкими дуновениями ветра воды. Казалось, что мысли его ушли вслед за Никитой и Володей. То, что Никита его брат, Слава поверил сразу. И дело было даже не в том, что впервые увиденный им мужчина оказался внешне очень похож на пропавшего брата отца. Дело было в нём самом. В его желании иметь родственников. В том желании, о котором Слава никогда никому не рассказывал. Даже Наташе.

–– Извини, Наташа, но в словосочетании «двоюродный брат» для меня главным есть слово «брат».

Наташа отбросила в сторону удочку. Несколько секунд она тревожно рассматривала лицо Славы. Он никогда не рассказывал о своей жизни, но Наташа подсознательно чувствовала, что после смерти отца и бабушки, ему не хватает родственных связей. И, к сожалению, она так и не смогла заполнить эту пустоту.

–– Почему ты ему веришь? Эта фотография могла попасть к нему любым путём. Это совсем не значит, что Никита тоже Мазур. То, что он знает некоторые нюансы из жизни твоего пропавшего дяди, тоже ни о чём не говорит. Ну знает он, в каком институте учился Витя Мазур, на каком факультете… Но эти данные может узнать любой, подняв архив института.

–– А смысл?

–– А у него морда ментовская, от него КГБ за километр тянет. Тебе не кажется, что он не столько с тобой хочет познакомиться, сколько к Завалову поближе подойти.

–– Если у него морда ментовская, – безразлично смахивая с руки дотошного муравья, пробормотал Слава, – то он знает, что Завалову я после отсидки перестал быть интересен.

–– Ну, мне-то ты не рассказывай, – чуть слышно прошептала женщина.

–– Извини, Наташа, – Слава тяжело поднялся и, выкинув застрявшую между пальцами травинку, сдавленным голосом прошептал: – Я всё выясню сам. Отец очень любил своего брата и, наверное, мне с детства внушил, что брат – это святое.

Слава закрыл глаза и воспоминания детства тёплым байковым одеялом накрыли его с головой. Старый дом в селе, построенный ещё молодым партизаном Прохором Мазуром, хранил историю уже третьего поколения славной рабочей фамилии. В бауле, бережно обёрнутые пластиковыми обложками лежали тетради, дневники, детские фотографии братьев Вити и Володи Мазуров. В отдельной стопочке похвальные листы Вити, грамоты со всевозможных математических олимпиад, конкурсов и зачётные книжки за все курсы. В конце четвёртого курса Виктор Мазур исчез. Отец впоследствии долго пытался найти след брата, но никто ничего о его последних днях не знал.

За окнами автобуса пролетали бескрайние поля кукурузы. Славка мог часами смотреть на колосящиеся нежно-салатовые столбики, покрытые острыми длинными листьями. В городе, конечно, больше возможностей, но только в поле за селом, растерев между ладонями кукурузные рыльца, Слава вдыхал их ненавязчивый аромат и чувствовал себя совершенно счастливым. Закончив экзамены, он вернулся в село на каникулы. Зайдя в дом, Слава застал отца в компании с бутылкой, ставшей в последнее время постоянной спутницей Владимира Прохоровича.

–– Опять? – безнадёжно вздохнул Слава, опуская сумку с грязным бельём на плетёную корзину, спрятанную в закутке.

–– Да, сынок. Поздравляю с окончанием третьего курса.

Владимир Прохорович нетрезвыми глазами смотрел вдаль, стараясь не замечать осуждающий взгляд сына. Рядом с бутылкой, опираясь на горбушку чёрного хлеба, стояла небольшая чёрно-белая фотография брата Виктора. Чуть дальше, почти такая же карточка Лены, матери Славы.

–– Не сердись, Слава. И не осуждай. – Виктор Прохорович провёл ногтем дрожащего пальца по резной кромке снимка. Резко схватив наполненный стакан, он опрокинул содержимое в рот и уткнулся носом в рукав старой, застиранной рубашки. – Жизнь очень рано забрала всех, кого я любил. Сначала уходит и не возвращается Витька, брат, которого я боготворил, потом Лена, отец…

–– У тебя есть я и бабушка.