— Уверена, за последние пятьдесят лет не случилось ни одного убийства с помощью пули. — Селима явно ничего не слышала о русском (забыл его имя); неудивительно, ведь в Будайине насильственная смерть обычно не вызывает особой сенсации, такое происходит слишком часто. Трупы здесь рассматривают, в основном, как неприятную помеху. Выводить большие красные пятна с дорогого шелка или кашмирского ковра — довольно-таки утомительное занятие.
— Ты уже позвонила Оккингу? — спросил я.
Селима кивнула:
— Тогда дежурил не он. Приехал сержант Хаджар и допросил меня. Жаль, что так получилось.
Я хорошо понимал ее. Хаджар представлял из себя классический тип легавого; именно такая свинья возникает в моем воображении, когда я думаю об их проклятой породе. Он вышагивает по кварталу, словно в задницу засунут штопор, вынюхивая мелкие происшествия, чтобы подвести их под солидную статью. С особым сладострастием Хаджар доводил арабов, которые пренебрегали своими религиозными обязанностями, то есть людей вроде меня, а такие в большинстве и жили в Будайине.
Я сунул парализатор в сумочку Ясмин. Мой настрой полностью изменился: впервые в жизни я сочувствовал Черной Вдове. Моя подруга положила ей руку на плечо, чтобы как-то ободрить.
— Пойду принесу кофе, — сказал я, взглянув на последнюю из Сестер. — Или ты предпочитаешь чай?
Селима была благодарна за доброту и участие, и просто рада, что оказалась рядом с нами в такой трудный момент.
— Если можно, чай. — Она начала успокаиваться.
Я поставил воду кипятиться.
— Ладно, теперь объясни мне, почему вы трое позавчера живого места на мне не оставили?
— Да простит меня Аллах! — произнесла Селима. Она вынула из сумочки сложенный клочок бумаги и протянула мне. — Обычный почерк Никки, но по всему видно, она страшно спешила.
Послание нацарапали по-английски на обратной стороне конверта.
— Что там написано? — спросил я. Селима бросила на меня взгляд и быстро опустила глаза.
— Только: «На помощь. Быстрее. Марид». Вот почему мы так поступили. Обычная ошибка. Мы решили, что ты виноват в случившемся, — что бы ни произошло. Теперь я знаю, что ты помог ей, договорившись с мерзкой скотиной Абдуллой, и она задолжала тебе деньги. Наша девочка хотела, чтобы мы тебе передали призыв спасти ее, но времени хватило лишь на несколько слов. Наверное, ей повезло, что вообще что-то удалось нам сообщить.
Я подумал о кошмаре, который они мне устроили; о том, как несколько часов пролежал без сознания; о мучительной боли, которая до сих пор дает себя знать; о жутком, бесконечно долгом ожидании в госпитале; о бешеной злости на Никки и тысяче киамов, потерянных по ее вине. Я сложил все это и попытался разом выбросить из памяти. Нет, не получается. Внутри не унималась неведомая прежде ярость, но теперь, кажется, я лишился объекта ненависти… Я посмотрел на Селиму.
— Ладно, забудем.
Ее совсем не тронуло мое великодушие и благородство. Сначала я даже немного обиделся — неужели трудно хотя бы из вежливости показать, что она ценит подобный жест — но потом вспомнил, что имею дело с Черной Вдовой.
— Еще остались нерешенные проблемы, Марид, — напомнила мне Селима. — Я до сих пор тревожусь за Никки.
— В принципе, история с немцем может оказаться правдой, — произнес я, разливая чай. — А неувязки объясняются вполне невинными причинами.
На самом деле, я сам не верил в то, что сказал. Просто хотел немного успокоить ее.
Она взяла чашку и сжала ее в ладонях.
— Не знаю, что теперь делать.
— Возможно, какой-то тронутый тип решил всех вас укокошить, — предположила Ясмин, — и лучше на время спрятаться.
— Я думала об этом, — отозвалась Селима.
Теория моей подруги выглядела не очень убедительно. Тамико и Деви убиты совершенно разными способами. Конечно, здесь мог орудовать убийца, наделенный творческим воображением; несмотря на старые полицейские изречения насчет «неповторимого почерка», я не понимал, что запрещает нашему маньяку разнообразить методы. Но свои соображения оставил при себе.
— Ты можешь пожить в моей квартире, — сказала Ясмин, — а я переберусь к Мариду.
Мы с Селимой были одинаково ошарашены таким предложением.
— Спасибо, ты очень добра, — ответила Сестра, — я подумаю, моя сладенькая, но сначала хочу попробовать несколько других вариантов. Я дам тебе знать.
— С тобой ничего не случится, если просто проявишь бдительность. Несколько дней не занимайся работой, не связывайся с незнакомыми людьми…
Селима кивнула. Она протянула мне чай, который даже не пригубила.
— Я должна идти. Надеюсь, теперь между нами не осталось никаких обид.
— Сейчас у тебя есть заботы посерьезнее, Селима. Мы никогда не поддерживали особо дружеские отношения. Кто знает, возможно, нынешние страшные события в конце концов сблизят нас.
— Слишком высокую цену пришлось заплатить, — ответила Селима.
Да, верно. Она хотела что-то добавить, но передумала, повернулась и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Я стоял возле плиты с тремя непочатыми чашками.
— Ты будешь пить чай?
— Нет, — сказала Ясмин.
— Мне тоже что-то не хочется, — Я вылил все в раковину.