Когда развеются миражи

В усадьбе уже обсуждали ее связь с Гончаровым. Во взглядах домашних она читала интерес и в некотором роде осуждение. Даже в разговоре с Андреем Михайловичем, который состоялся сегодня утром, ей чудились паузы, которые были длиннее обычного. Вероятно, о том, что происходит в Сиренево, он уже знал. Кто-то из администрации ему доложил. Возможно, Старовойтов ждал, что Юля сама расскажет обо всем. А она только сейчас поняла, что рассказывать нечего, потому что не в состоянии обозначить то, что происходило у них с Матвеем на протяжении этих нескольких дней. Не находила слов, а те, что вертелись на языке, были оскорбительны.

Да, она уже совсем взрослая, и Гончаров тоже, они имеют право на личную жизнь, но не на глазах всего Сиренево. Здесь она не просто девочка, а Матвей Юрьевич — не ее бойфренд. Вероятно, Старовойтов-старший хотел ей об этом напомнить и так же, как и она, не находил слов. Юля знала, чем все это может обернуться для нее, но желание отпустить себя, дать волю на какое-то время оказалось сильнее. Теперь она не знала и не понимала, как поступить. Единственное, что приходило в голову, — побег. Уехать сейчас от всего, сбежать, побыть одной и попытаться разобраться в себе. Гончаров уедет, а она вернется и попробует все исправить. Конечно, что-либо объяснять окружающим она не обязана, как, впрочем, и оправдываться, но после того как Гончаров все же уедет, бросив ее здесь, вряд ли у нее хватит сил гордо держать голову и казаться невозмутимой.

Тяжело вздохнув, Шарапова отпустила штору и вернулась к столу. Потянувшись к листку бумаги, она некоторое время задумчиво рассматривала заявление о предоставлении неоплачиваемого отпуска. Юля понимала, несколько недель ничего не решат, но дадут ей возможность привести мысли и чувства в порядок.

Матвей… Он смешал все размеренное и правильное в ее жизни, смешал и оставил, наслаждаясь эффектом или все же просто наблюдая. Гончаров вносил в ее мысли и чувства сумбур. Она не понимала его, не знала, но, несмотря ни на что, тянулась к нему, потому что боялась не справиться с тем, что он сделал с ней. А ему этого было мало. Мужчина словно ждал чего-то еще. Юле казалось, он хотел уехать, но не уезжал. Гончаров не заговаривал об отъезде, но и желания задержаться не выражал.

Между ними остались потрясающие дни и ночи, которые она не забудет, и омрачать их неприятным осадком разочарования и сожаления ей не хотелось. Более того, ей хотелось бы все вечера проводить так, как вчера — в его объятьях, нежась у камина и наблюдая, как играют блики огня за решеткой; держа его за руку и неторопливо бредя по аллеям парка; закрывая глаза, поднимать лицо к небу и вместе с пряным ароматом опадающей листвы ощущать его аромат на своих губах; отдаваться страсти, забывая обо всем, и, обманывая себя, чувствовать счастливой в этом маленьком мирке. Как раз последнее пугало больше всего, потому что за этими желаниями следовали другие чувства, признаться в которых она не могла даже себе.

А потому стоило, не раздумывая, покончить с этим.

Шарапова взяла заявление и вышла из кабинета. Миновав холл, она поднялась по лестнице на второй этаж, пересекла ванную и оказалась на пороге синей комнаты, дверь которой была открыта. Здесь Гончаров чаще всего проводил время, когда она была занята.

Матвей разжег огонь в камине и сидел в кресле, закинув ногу за ногу. Удерживая ноутбук на коленях, он был полностью погружен в работу. Мужчина, вероятно, не слышал ее шагов, даже не поднял голову, когда Юля появилась на пороге. Девушка остановилась, не сводя с него глаз. Вчера он не притрагивался к спиртному, и это явно пошло ему на пользу. Свежевыбритое лицо посветлело, белки уже не были так налиты кровью, да и мешки под глазами не так явно приковывали к себе взгляд. Светлый пуловер с закатанными рукавами оттенял смуглую кожу. Длинные пальцы с серебряными кольцами быстро порхали по клавиатуре. Рядом, на столе, находился поднос с кофейником, чашкой и тарелкой с канапе.

«Интересно, как он воспримет сообщение? Что скажет и как себя поведет? Отпустит ли? Впрочем, чего гадать? Сейчас все и узнаем!»

Девушка кашлянула, и Гончаров тут же вскинул голову. Губы его сжались, темные линии бровей взметнулись вверх.

— Привет. Извини, если помешала… — заговорила она, входя в комнату.

— Проходи, — махнул он ей рукой и, прикрыв крышку ноутбука, положил его на стол. — Я сам собирался отвлечься немного от дел и выпить с тобой кофе! После выходных на работе завал… — пожаловался он, наливая себе и ей кофе в маленькие фарфоровые чашки.

— Ты ж в отпуске? — едва заметно улыбнувшись, напомнила она.

— Теоретически, — уточнил Матвей и протянул ей чашку.

— Угощайся! — он указал рукой на тарелку с канапе.

— Нет, спасибо, я не хочу! Вот, — Юлька протянула ему лист бумаги.

— Что это? — спросил он, глядя на нее.

Брови недоуменно поползли вверх, собирая на лбу морщины.

— Заявление об отпуске без содержания, — Юлька опустила глаза, не выдержав его взгляд.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине.