Когда шагалось нам легко

Бутылочки эти, однако, причиняли мне адское неудобство. Они дребезжали на полу, превращая вполне сносную езду в сущее мучение. Не на что было даже поставить ноги, кроме как на эту неровную, ненадежную поверхность. Все время приходилось поджимать колени и терпеть судороги, не имея возможности размять затекшие конечности.

Монастырь Дебре-Лебанос расположен почти строго к северу от Аддис-Абебы. Первые пару миль от города по направлению к обители тянулась заметная дорога, проходящая прямо через вершину горы Энтото. Очень крутая и узкая, она была выложена шаткими, неутрамбованными камнями и булыжниками; на вершине стояли церквушка и дом священника, а прилегающие земли были испещрены глубокими оврагами и нагромождениями камней.

«Во что бы то ни стало, – решили мы, – туда нужно добраться при свете дня».

С вершины дорога спускалась в широкую равнину, которую орошали шесть-семь мелких речушек, бегущих меж высоких берегов под прямым углом к нашей дороге. Нам навстречу попадались идущие в город караваны мулов с грузом шкур. Профессор У. приветствовал их поклонами и благословениями, на что погонщики-горцы отвечали ему лишь пустыми взглядами или широкими, но недоверчивыми улыбками. Некоторые, более умудренные опытом, громогласно требовали: «Бакшиш!» Тогда профессор, сокрушенно качая головой, объяснял, что этот народ, к сожалению, уже отчасти развращен засильем иностранцев.

Равнину мы пересекли за два-три часа; ехали преимущественно не по дороге, а рядом, так как неровная поверхность оказалась удобнее наезженной колеи. Мы пересекли многочисленные высохшие русла рек и несколько ручьев. Над некоторыми из них были видны следы начатого строительства мостов – обычно груды камней и несколько бревен; в редких случаях под ними проходили водопропускные трубы. За обсуждением этих обстоятельств мы оценили удивительные способности нашего автомобиля. Он нырял капотом в крутой овраг, дрожал и слегка спотыкался, вздымая пыль и раскидывая камни; он ревел и буксовал, натыкался на препятствия и раскачивался, пока не начинался подъем; тогда он вдруг устремлялся вперед и упорно взбирался по противоположному склону, словно выпуская из шин цепкие когти. Зато там, где неровности были едва ощутимы, машина временами глохла. Профессор У. со вздохом распахивал дверь, и на подножку непременно выкатывалась пара бутылочек.

«Ah, ça n’a pas d’importance»[92], – говорил шофер и толкал локтем боя, который спрыгивал на землю, подбирал и возвращал на место бутылки, а потом обходил авто и упирался плечом в багажник. Этого небольшого усилия оказывалось достаточно, чтобы машина сдвинулась с места: она продолжала подъем, переваливалась через гребень и, оказавшись на горизонтальной поверхности, набирала скорость, а бой догонял и запрыгивал в трясущееся на ухабах авто с победной улыбкой на своей смуглой рожице.

Примерно в одиннадцать часов мы остановились перекусить у последнего ручья. Бой взял маленькую чашечку и принялся заливать воду в радиатор. Я жевал бутерброды и пил пиво, которое частично расплескалось в дороге. Профессор оказался вегетарианцем; развернув серебряную обертку, он достал небольшой ломтик сыра и откусывал по крошечному кусочку, а потом аккуратно расправился с апельсином. Солнце палило нещадно, и профессор выдвинул теорию, которая тогда показалась мне – да и по сей день кажется – совершенно беспочвенной: чтобы не перегреться в тропиках, надо носить плотное шерстяное белье.

Оставив позади равнину, мы часа три ехали по зеленеющей холмистой местности. Никакой дороги здесь уже не было, и ориентирами порой служили только рубежные камни. Нам попадались стада, их пасли голые ребятишки. Вначале профессор вежливо приподнимал шляпу и кланялся, что повергало в панику юных пастушков; после того как трое или четверо с воем ужаса бросились врассыпную и скрылись из виду, профессор заметил, как отрадно встретить здесь людей, понимающих, какую угрозу представляет собой автотранспорт, а затем снова погрузился в раздумья – по-видимому, о целесообразности вручения бутылочки святой воды императору. Маршрут был непримечателен; его однообразие лишь изредка нарушалось скоплениями тукалов, окруженных высокими живыми изгородями из молочая. Стояла невыносимая жара, и спустя некоторое время, несмотря на бряканье бутылочек и скрюченную позу, меня сморила дремота. Очнулся я от остановки на вершине горы; нас окружала пустынная, неровная, волнистая местность, поросшая травой.

– Nous sommes perdus?[93] – спросил профессор.

– Ça n’a pas d’importance[94], – ответил шофер, зажигая сигарету.