Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей

Школы – это плод теорий девятнадцатого века. Благодаря им в области точных наук был достигнут гигантский прогресс; они извратили деятельность, апеллирующую к воображению, поскольку установили «каноны», «истинные», «подлинные» правила – признанные, проштемпелеванные, дипломированные. В эпоху тотального ниспровержения, когда сегодня ничто не похоже на то, что было вчера, они официально учредили препятствие в виде «диплома»; таким образом, они против жизни; они представляют собой воспоминание, блокировку, летаргию. В частности, варясь в собственном соку, вдали от тяжести материалов, сопротивления вещества, титанического прогресса, достигнутого средствами технологического оснащения, они убили архитектуру. Они смешали с грязью ремесла: материал, время, цена. Архитектура, вместо того чтобы быть выражением жизни, незаметно ушла из нее. Прискорбное уродство девятнадцатого и двадцатого веков представляет собой прямое следствие школ. Это уродство не является плодом дурных умыслов, напротив; оно произошло от неоднородности, от непоследовательности, отслоения, возникших между идеей и ее воплощением. Чертеж убил архитектуру. Именно чертежам обучают в школах. Управляет этими досадными происками парижская Школа изящных искусств, защищенная вполне двусмысленным титулом, который есть не что иное, как узурпация созидательного духа былых времен. Наиболее ошеломляющий парадокс заключается в том, что под надзором самых консервативных методик там всё происходит по доброй воле, настойчиво, с верой. Дилемма в самой Школе, учреждении, которое хорошо себя чувствует. Так, паразитируя на высоких и благородных деревьях, омела насыщается их жизненными соками; так раковая опухоль удобно устраивается вокруг привратника желудка или вокруг сердца. Раковая опухоль чувствует себя хорошо! Этот образ можно перенести на столькие явления современности, когда в результате пугающего отвлечения жизненных сил жизнь переходит в лагерь смерти и действует вопреки своей воле. Смерть хорошо себя чувствует: бразильский кофе в море, канадская пшеница в локомотивах, «общественный транспорт», повергающий город в агонию и так далее.

В Школе противоборствующие лагеря разделены столь же четко, как в крупных событиях, раздирающих сейчас общество. С одной стороны ученики, с другой – учителя. Одни, по определению, заинтересованы только в том, чтобы подготовиться к светлому завтра; другие занимают трон, который, как им представляется, они сами возвели. Из их черепной коробки могут выйти только нерушимые истины; свою уверенность они находят вот в чем: то, что было вчера, жило, существовало, – неопровержимо. Такова и дисциплина, которая будет преподаваться. Поскольку я с самого моего детства в полном объеме применял подобную методику во всех своих действиях, я не относился бы к ней столь враждебно, если бы со стороны Школы присутствовал следующий комментарий: «Вот что было сделано; а вот каковы причины; в сегодняшних обстоятельствах подобные решения уже не могут быть эффективными. Зато они доказывают, что разум всегда и повсюду созидал, производил новое, шел впереди, твердо опираясь на возможность. Внимательно рассмотрите возможность; установите ее природу и встаньте на подвижный трамплин (такой новый сегодня), чтобы прыгнуть вперед. Так вы станете настоящими, неоспоримыми и нужными». Поскольку возможность зачастую зависит от новых материалов, революционных технологий, совершенно новых программ, контакт будет установлен с ремеслами (сырье и оборудование), с потребностями (новое общество), с сознанием (этика нового времени). Вопреки этому, словно чтобы отгородиться от архитектуры, возвели «чертежную доску». Архитектура – это приведение в порядок. Действие совершится в мозгу; лист бумаги воспримет лишь технические значки, необходимые для выражения и передачи этой мысли. Но архитектура также способна достичь лиризма. Пропорция есть само средство архитектурного лиризма: объемы, профиль, поверхности, проходы, вместимость, смежность, освещенность. Чертежная доска выразит это в детальных эскизах, имеющих отношение лишь к вездесущей математике. Архитектура – это слепок общества; она строит пристанища. Что же это за общество и в чем его нужды? Чертежная доска воспримет лишь плод откровений: саму программу. Архитектура есть чистое творение человека. Но поскольку человек – это произведение природы, архитектура станет как бы ее логарифмом. Природа – ее законы, ее принцип восхитительной и гибельной организации, ее классификация, ее группы, ее бесконечное разнообразие, ее математика – запечатлеет свой урок в сердце архитектора, а не в размывках на чертежной доске.