Когда сорваны маски

– Об этом мне тоже ничего не известно. В молодости мы многое себе позволяли, особенно когда открыли для себя площадь Стюреплан. Но наркотики… Это был, как говорится, не наш кайф. Спиртное – да. Мы не баловались шампанским, мы его пили… – Тут он буквально взорвался громовым, булькающим хохотом. – Я уже давно живу в Лондоне, британский менталитет подходит мне больше шведского… Я сомневаюсь, что Якоб пробовал наркотики, для этого он слишком осторожен, я бы даже сказал труслив. Он никогда не лез в бутылку, предпочитал, чтобы для начала это сделал кто-нибудь другой.

– А вы, похоже, не слишком его любите, – заметил я.

– Люблю? – повторил Грип. – Да я его ненавижу с некоторых пор.

– За что же это?

– За то, что он подлец и обманщик.

Про себя я не удовлетворился этим объяснением, но промолчал.

– Вы многое о нем знаете, как я погляжу, – заметил Грип после долгой паузы. – А о той девушке что-нибудь слышали?

– О какой девушке? – не понял я.

– Его отношение к женщинам – это отдельная тема. Видите ли… здесь у него были свои странности…

– Какие?

– Он умел соблазнять деревенских простушек – деньгами, щедростью, шармом. Однажды он затащил одну такую в гостиничный номер, а наутро ее обнаружили там привязанной к кровати и с яблоком во рту. И на ягодице у нее было написано: «поросячья сучка». Но Якоб все отрицал. По его словам, они занимались любовью, потом он ушел и об остальном ничего не знает.

– И чем это закончилось?

– Ничем. Поговорили, поговорили, и папаше Эдварду пришлось раскошелиться.

– Боже мой, – прошептал я. – До сих пор я был уверен, что повидал всякого и меня трудно чем-либо удивить, но это… Как выражался мой дедушка, никогда я еще не заплывал так далеко от берега.

– И это было уже после знакомства с Агнетой, – продолжил Грип и добавил, пригладив пышную шевелюру: – Она покончила с собой.

– Кто, девушка?

Грип кивнул:

– Причина не установлена, но это, конечно, из-за Якоба. Она ведь говорила, что он взял ее силой, да и, как я слышал… анально. Она была изранена, вся в крови и сперме. Он же утверждал, что здесь ни при чем, что она сама все это подстроила. Я же думаю, что это проделки Якоба, он всегда жестоко обращался с женщинами… Это после этого случая я с ним порвал. Агнета – хорошая девушка. Ей пришлось нелегко, она ведь человек совсем другого круга. Все мы были одной большой компанией, все хорошие знакомые и переспали друг с дружкой хотя бы по одному разу. И тут появилась Агнета, она ведь училась на маникюршу… Наши дамы хихикали, и не всегда за ее спиной. Не знаю, как сейчас, но тогда она чертовски хорошо выглядела.

– Она и сейчас выглядит отлично, – заметил я.

– Меня это не удивляет.

Я допил остатки грога в бокале:

– Я хотел еще спросить о папе… Эдварде…

– Что?

– Я слышал, он увлекается железнодорожными моделями.

Грип снова разразился громовым хохотом:

– Простительная глупость в его годы, а?

– Нет, я тоже это люблю… Я вообще люблю поезда… Просто любопытно…

Грип налил себе полный бокал и осушил его одним глотком:

– Я слышал об этом его увлечении, но не видел ни одной модели. Видимо, это слишком личное. Бьёркенстамы не открывают душу кому попало.

Так, слово за слово, Георг Грип проводил меня до машины. Под конец он даже разрешил мне называть его ГГ, как это делали все его хорошие знакомые. При этом он не хотел фигурировать в газете под своим именем.

– Просто один из старых приятелей Якоба Бьёркенстама, о’кей? Или как там у вас пишут… незаинтересованное лицо?

– Да, иногда так пишут, – подтвердил я.

Распрощавшись с Георгом Грипом, я покатил по просторам Сконе, поистине обильной, благословенной земли. Как получилось, что она стала прибежищем расистов, ксенофобов и разных человеконенавистнических партий с нацистскими корнями? Говорят, что к ним примыкают отверженные и обиженные судьбой, представители рабочего класса, которых безжалостно угнетают капиталисты. Но люди, с которыми мне до сих пор приходилось встречаться, принадлежали совсем к другому кругу.

На кого были обижены хозяева этих особняков за белыми заборами?

Перед тем как отправиться к Георгу Грипу, я обнаружил в местной газете статью о ДТП с летальным исходом. Как сообщили в полиции, два мотоцикла зацепились друг за друга на узкой, не слишком оживленной дороге. Один скончался на месте, другой находится в больнице в Хельсингборге, все еще без сознания. Свидетелей происшествия нет.

Там еще говорилось что-то о байкерах, но ничего о «Рыцарях тьмы».

И ни слова об автомобиле и поваленной изгороди в винограднике.

Погибший все еще стоял у меня перед глазами, несмотря на весь выпитый накануне вечером кальвадос. Память снова и снова в замедленном темпе прокручивала страшные кадры: его смертельное сальто-мортале над моим автомобилем, толчок, глухой удар об асфальт. Я буквально слышал, как с треском раскалывается его череп. Шлемы старой немецкой модели, стоило ли на них полагаться? В конце концов, ведь немцы проиграли ту войну.

Парню, как сообщали в газете, было двадцать четыре года.

Другому двадцать семь. Он получил тяжелые телесные повреждения, но жизнь его вне опасности.