Когда цветут эдельвейсы

— Куда же ты, Ерёма, покидаешь нас, грешных? Кто нам забор чинить будет? — качает головой Прошка.

— Бороды еловой принеси, — напомнила Тихоня, — ладони потеют...

— Сашка, сразу нарты бери! Сам дед назад не придет, — настаивает Акулина. — Правда, хушь бы мешок поболе. В него старика поклади, да назад. В нём весу, как у Акуличева «синтиментала», ичиги больше весят...

— Зря пошёл! Мы тут в твоё отсутствие Мироновну женим, — хихикает бабка Мария. — Придёшь назад, где жить будешь?

Еремей Силантьевич хмурит брови, сердится: нельзя, чтобы охотника в тайгу много людей провожало, примета плохая. Заученно завязав ичиги в юксы, он три раза плюнул через левое плечо, погрозил соседкам посохом:

— Вернусь — поговорим!

Старушки в свою очередь дружно смеются:

— Крепче за верёвку держись, старый! Лыжи передвинуть не может, а всё туда... Сашка! Укладывай его в рюкзак сразу, меньше мучаться будешь!

Несмотря на язвительные намёки, всё идет нормально: дед Еремей держится молодцом, легко передвигает широкие лыжи, идёт быстро и, кажется, подгоняет впереди идущего Сашу. Удивлённый ученик прибавляет шаг настолько, что замыкающая шествие Валя начинает отставать. Провожающие умолкают, возможно, вспоминая прошлые годы, когда Еремей был молодым, вздыхают. Наконец-то, не удержавшись от переполняющей гордости, негромко, обращаясь к подругам, Тихоня произнесла:

— А дед наш ещё ничего! Иного молодого за пояс заткнёт!

Акулина Мироновна вдруг пустила слезу, уткнулась в плечо Марии. Та, успокаивая, ответно прижала подругу к себе. Все старушки почему-то притихли, задумались: как быстро прошли годы...

Путешественник старается идти спокойно, размеренно, как в былые времена. Но неукротимое волнение, знакомая тропа, стойкий, морозный воздух, высота, обстановка действуют на него возбуждающе. Старый промысловик не может поймать шаг, торопится. Его дыхание рвётся, силы быстро покидают. Он часто останавливается, однако не подает виду, что устаёт, говорит, что ожидает Валю. Саша понимает, что учителю тяжело, настаивает привязать его к себе верёвкой, но тот до поры противится, хорохорится, опять даёт фору впередиидутцему:

— Что стоишь? Не можешь ходить — дай дорогу!

Всё же, как бы ни был боек на слова, перед первым крутяком он позволил обвязать на своем поясе лёгкую капроновую верёвку. Передвижение заметно ускорилось. Сильная молодость без устали вытащила угасающую старость на крутой перевал без единого перекура. Дед Еремей, много раз настаивающий на остановке, оказавшись на площадке, не поскупился на похвалу:

— Ты такой же выносливый, как и я в твои годы!

— Это тебя Валя сзади подталкивала, мне помогала! — сматывая верёвку, скромно ответил ученик, но в глубине души был как никогда благодарен своему учителю, что подобные слова похвалы произнес вслух, при любимой подруге.

Еремей Силантьевич вдруг стал весел, разговорчив: подъём сказался положительно. Он был очень доволен своим подвигом, объяснял каждый свой шаг, где он мог поскользнуться, упасть или, наоборот, твёрдо стоять на ногах. При этом дед размахивал руками, приседал, топал лыжами, что со стороны выглядело крайне забавно. Саша улыбался, разделяя радость похода. Никто из них не заметил, как девушка свернула с лыжни, осторожно обошла их стороной и ушла вперёд. Когда дед немного остыл, парень растерянно осмотрелся:

— Где Валя?!

Еремей посмотрел себе за спину, потом вперёд:

— Вот так украдут девку — не заметим. Да вон же, мимо нас прошла! Надо догонять. — И, указав рукой на рюкзак за спиной Саши, добавил: — А котомку здесь оставь. Назад пойдём, чаевать тутака будем.

Они нашли спутницу на старом пожарище. Там, под шатром прогнувшихся, объеденных маралами рябин, девушка из рук у края канавы кормила маралёнка. Присев на лыжах, Валя медленно отламывала от булки куски хлеба, подавала их телёнку. Неподалеку, у края выбитой копытами поляны, стояла встревоженная маралуха. Там, внизу, из густой подсады пихтача, торчали ветвистые рога быка. Увидев необычную картину, дед Еремей тихо выдохнул: ну и дела! Саша тоже приоткрыл рот от удивления. В последний раз он приходил сюда с девушкой неделю назад. Прошло двадцать дней с тех пор, как он впервые раз показал ей животных. Как случилось, что за такой короткий срок удалось так быстро приручить телёнка? Впрочем, голод не знает страха.

При появлении чужаков мать-маралуха замычала, стала бегать по поляне. Самец тоже не оставил без внимания новых людей, несколько раз предупреждающе гавкнул, щёлкнул рогами по веткам, но на простор из кустов так и не вышел.

— Посмотри, нас не было, они молчали, а как только пришли — забегали, — тряхнул бородой старик.— Как это понимать, Санёк?

— Привыкли, — неуверенно ответил ученик.— Я редко здесь бываю, всё недосуг. Так, если по путику прохожу. А Валя каждый день после школы с рюзаком к ним в гости ходит.

— Да, весёлая компания собралась! — осматриваясь вокруг, потянул рукой свою бороду старожил. — Хорошее место для отстоя. Звери сильно худые, но до весны, думаю, протянут, здесь корма много... А бык-то! Смотри, рожищщи какие! Богатые, редкие!