Когда ты был старше

— Не поможет. Они у меня на спине.

— Бен! Пожалуйста, делай, как я прошу!

Он надулся. Но рубашку снял.

Я сбегал в ванную, намочил конец полотенца, выжал его, сколько сил хватило, и вернулся с ним в комнату Бена. Тот стоял перед зеркалом в полный рост в одних брюках. Мне были видны все его ребра до единого. Кожа брата была болезненно бледной, как будто он не видел солнца десятилетиями.

— Стой спокойно, — попросил я, кое-как подавив в себе раздражение.

Пустив в ход влажное полотенце, я как мог убрал волосы с плеч и со спины. Плечи у него были в веснушках. В них было что-то детское. Возможно, прозвучит это странно, ведь, чтобы увидеть их, мне пришлось тянуться на цыпочках. Только его голая кожа выглядела совершенно беспомощной.

Зазвонил дверной звонок, сердце мое словно сковало льдом.

— Надень рубашку, — сказал я и побежал открывать. Уже через три шага за порогом комнаты Бена я понял свою промашку. Заглянул обратно в комнату. Бен всовывал одну руку в ту же самую рубашку в волосах.

— Не ту рубашку, Бен. Она вся в волосах. Надень чистую.

— О-о. Ты этого не сказал. Какую?

— Любую. Мне надо встретить гостей.

Назир, Анат и я сидели в гостиной, вели нервный пустой разговор уже минуты три-четыре, когда неуклюже, тяжело ступая, вошел Бен. Как он мог так долго надевать рубашку, я понятия не имею. Плюс к тому, уже войдя, он все еще застегивал пуговицы на ней. Плюс к тому застегивал неправильно. Стороны перепутал на целых две пуговицы.

Меня это озадачило: Бен каждый день одевался самостоятельно и вполне успешно. Должно быть, сказывался стресс. A-а. Еще один плюс, который, по сути, был минусом. На нем была самая немыслимая рубашка за всю историю одежды. Из розово-фиолетовой шотландки. Я даже не знал, что у него есть такая нелепая, не говоря уже о том, почему он ее выбрал. Только ведь он конкретно спросил меня, какую рубашку надеть. И я конкретно позволил ему выбирать самому. Так что я промолчал. Про рубашку, по крайней мере.

— Бен, — произнес я.

— Что? — я уже знал, что ему это не понравится. Я это видел.

— Не очень-то вежливо выходить приветствовать гостей, пока не оденешься до конца.

— Мне всего одна пуговица осталась.

— Зато ты застегнулся неправильно.

— Правда?

Он подхватил рубашку за низ, задрал ее концы как мог высоко и пристально взглянул на пуговицы, выставив белый, как тесто, живот. Я не смел взглянуть, как отнеслись к этому Назир и Анат. Было бы чересчур печально, если бы они сочли, что мой брат жалок. Я понимал: они сочли. Как могли они этого не сделать? Просто я не желал убеждаться в этом.

— Ой, — произнес он. — Ага. Как так получилось? — и он принялся снова расстегивать рубашку.

— Бен! — прикрикнул я громче, чем собирался.

— Что?

— У себя в комнате.

— Хорошо. Хорошо. Прекрасно.

И Бен неуклюже поковылял к себе, явно обиженный.

Я повернулся к Назиру, собираясь извиниться за поведение Бена. Но он, подняв руку, остановил меня.

— Не надо, ничего говорить не надо, — сказал Назир. — Вам незачем извиняться за своего брата. Он такой, какой есть. И старается изо всех сил, я уверен.

— Видимо, так и есть. Обычно он лучше справляется с заботами о себе. По-моему, он нервничает из-за присутствия людей.

В этот момент Бен появился вновь. На этот раз он сильно опередил обычное расписание. Я не мог понять, как ему удалось обернуться так быстро. Рубашка на нем была застегнута правильно, но не заправлена. Я предпочел не заметить этого.

Прическа у него выглядела смехотворно. Парикмахер я был совершенно никудышный.

— Я не нервничаю, — сказал Бен. — Кто нервничает, так это ты. — Он сел на диван так близко ко мне, что наши бедра почти столкнулись. — Расти на самом деле сегодня весь день нервный. Я подумал, что он собрался умирать.

Тягостное молчание.

— Бен смотрел телевизор, — стал объяснять я. — И я был с ним в комнате. Вдруг неожиданно показали кусок записи, когда самолет врезается в одну из башен. Я видел это всего один раз — прямо из своего окна. Вы понимаете, в реальном времени. Когда это происходило в действительности. С тех пор записей этого события я не видел. Я действительно воспринял это тяжело. Поразительно, как долго я не думал об этом. Но стоило вызвать в памяти — и полное потрясение.

— Бедный Рассел, — произнесла Анат.

— Мне, — сказал Назир, — тоже невмоготу смотреть на это, и это никак не связано со мной лично. Это очень печально.

— Да нет, — произнес Бен. — Не в том дело. Он и без того уже нервничал.

— Ладно, — я тут же вскочил на ноги. — Не тороплю вас к столу, но все уже готово. Бен, пойдем, поможешь мне на кухне.

— Хорошо, — кивнул он.

Я стоя смотрел, как он медленно поднимал себя на ноги.

— Я приду, — сказал он.

— Я подожду.

Я не рисковал оставлять Бена одного наедине с гостями. Хотя бы на несколько секунд.

Я пошел следом за братом на кухню.

— Не говори об этом, — прошептал я.

— Почему?

— Просто говори о чем-нибудь другом.

Бен последовал моему совету буквально. Он не только заговорил о чем-то другом, он говорил совсем о другом. Большую часть первой половины ужина.