Это был бы первый раз, когда бы мы увиделись после того, как она рассказала мне свою историю «А вот и он». Я ехал по улице к пекарне, смотря вперед, просто чтобы увидеть Анат в окне. Может, она покажется мне другой теперь, когда я знаю то, что она чувствовала.
Только не было никакого окна пекарни.
Никакой пекарни не было.
Только черная куча. Почерневшие балки, покореженные. Всего один угол здания высотой в один этаж уцелел. Двое пожарных направляли водяные дуги своих брандспойтов на руины, исходившие паром на утреннем воздухе.
Я врезал по тормозам и отчаянно закрутил головой, пытаясь убедиться, что смотрю на нужный угол.
Оставил машину стоять прямо посреди улицы и вышел из нее.
Трудно свести воедино все кипевшее во мне, потому как это было разрозненно, накладывалось одно на другое и было для меня недостижимо. Самый четкий позыв, какой я был способен извлечь из этого, — новое желание убить кого-то. Хотелось стянуть Бога оттуда, где он обитает, если Бог обитает, и голыми руками разодрать его на части. Хотелось силой заставить его перестать убивать меня. Перестать отбирать все. Мне хотелось силой принудить его к послушанию. Воля Божья просто отбилась от рук.
И все это было до того, как я вспомнил, что Анат всю ночь провела в этом здании. Следующее, что я понял: я держу пожарного за грудки его водонепроницаемого облачения. Он пытался убедить меня, что нельзя оставлять машину посреди улицы. Я старался убедить его, что в доме, в комнате над пекарней, спала женщина. Он знает об этом. «Она выбралась», — сказал пожарный.
— С ней все в порядке? Скажите мне, что с ней все в порядке! — повторял я, срываясь на крик, раз за разом. Кричал и до, и после того, как мужчина сказал, что женщина «стабильна». Я кричал все время, пока он без устали пытался объяснить, что я непременно должен быть родственником. Что ему не положено предоставлять мне больше сведений в том случае, если я не член семьи.
Тогда я прихватил его покрепче, и наши лица практически уткнулись одно в другое, и я помню, как он говорил мне, что мне нужно держать себя в руках.
По-моему, я сказал, что я ее жених. Точно помню, что спросил пожарного, был ли он когда-нибудь влюблен.
Он вздохнул. Вздохнул, когда я спросил его об этом. Так что не знаю, кем он был, тот пожарный, зато знаю, что он был влюблен.
Он окликнул еще одного пожарного — по имени Рикки. Спросил:
— Рикки, ты был там, когда девушка выбралась, так? Сильно ей досталось?
— Третья степень, — отозвался Рикки. Вытянул, показывая нам, ладони. Будто хотел, чтоб мы ими полюбовались. — Ладони и колени. Ничего, грозящего жизни.
Тогда, помню, я вздохнул. Может, я и до того дышал, но — не помню. Опять же, может, и не дышал.
— Вам лучше убрать машину, — сказал пожарный, который не Рикки.
— Где сейчас девушка?
— В Окружной больнице.
Согласен. Я уберу свою машину. Уберу ее к чертовой матери до самой Окружной больницы. И немедленно.
Я вскочил в автомобиль, врубил скорость и, завизжав шинами, рванул.
Не проехав и квартала, встал. Нога сама собою нажала на педаль тормоза, словно была независима от структуры мозга. Я прижался к обочине и перевел ручку на «стоянку».
Бену снилось, как горела пекарня.
И что это значит?
Не скажу, что мозги у меня хорошо соображали или что они у меня вообще работали. Только я сумел прийти к двум логичным выводам.
Первый — мой брат Бен — провидец. Он знает о том, чему суждено случиться, до того, как это произойдет. Вчера ночью он уснул в машине по пути домой и увидел вещий сон.
Второй — мой брат Бен был там, когда пекарню охватил огонь. И, будучи совсем не привычным к пьянству, вообразил себе, что видел это как нечто, не являвшееся действительностью. Как дурной сон.
Мой мозг, мои намерения пытались идти в обе стороны разом. Они стремились в больницу и обратно к Бену, болезненно сталкиваясь.
Я понятия не имел, что делать в первую очередь.
Потом решил: пожарные справились с огнем, а в больнице умеют хорошо лечить ожоги, зато полиции, видимо, пока работать не с чем. Мне нужно спросить Бена, кто это сделал. Вдруг не стало ничего важнее этого. Даже возможность увидеть Анат на пятнадцать минут раньше.
Я сделал широкий разворот, едва не попав под таран грузовика, который не удосужился заметить. И направился обратно к дому.
И — не медленно.
— Расскажи мне свой сон! — орал я. — Все! До единой мелочи!
Я держал Бена за ворот пижамы.
— Ну! — крутился он. — Ну! Пусти же! Ты меня пугаешь! Почему ты кричишь на меня?
— Рассказывай все, что помнишь!
— Я уже! Я все тебе рассказал!
— Кто был там с тобой? Расскажи мне, кто еще был там! Марк был там?
— Марк там был, да.
Я впопыхах подумал было оставить Бена в покое, отправиться к соседям и вытащить Марка из дома. Единственная проблема: я мог убить его. Буквально. Убить его.
— Кто еще? Еще кто-нибудь был там? Крис был?
— Может быть.
— Может быть? Какого черта значит это «может быть»?
— Это значит, что ты меня пугаешь! Пропусти меня! Меня тошнит!